После того пиздеца, который у нас случился по причине ее же безрассудства, девчонка была покладистой три дня. Три дня, блядь!
Утро начинается с наездов.
— Мне не нравится Чарли!
— Возьми Назара. Он сегодня свободен, — честно пытаюсь тушить ее внутренний конфликт, не заостряя внимание на том, что она, мать вашу, снова борзеет.
Но принцесса, видимо, полночи готовилась выступать. Речь выучена. Платье наглажено. На табурет влезла.
— Мне в принципе не нравится, когда за мной кто-то таскается, — выпаливает горячим фальцетом. Намеренно. Хочет, чтобы все ее услышали. На террасе завтракают парни, дверь открыта — цирк Дю Солей собирает зрителей. — Я сама могу съездить в больницу! Что сложного? — смотрю на нее, припоминая, как слезно божилась слушаться. Срок годности таким молитвам не учел. — Сажусь в такси возле дома, во дворе больницы — выхожу. Элементарно!
А ты, сука, стало быть, Шерлок? Только я не доктор Ватсон.
— Исключено.
— При папе я передвигалась самостоятельно, — с апломбом продолжает неугомонная. А это уже прямой упрёк мне, мол, хреновый ты, Сауль, лидер. Во всеуслышание. — Что за долбаный мир вы с ним заключили, если для меня вдруг стало небезопасно?
У девчонки напрочь отсутствуют инстинкт самосохранения и трезвость мысли. Эмоции сносят ей голову. Она рубит на пике импульса. А так нельзя. Если меня чему-то и научил спорт, так это тому, что во всем важна дисциплина и холодная голова.
— Сейчас остановись.
Под давлением моего взгляда дергается и замирает. Вот только ненадолго.
— Я устала сидеть взаперти. Я хочу сама распоряжаться своим временем. Ходить туда, куда хочу!
Да, Сауль, ей восемнадцать. Помни.
— Меры временные. В городе залётные. Мы решаем вопрос.
— А я так больше ни дня не выдержу!
— Голос не повышай, пожалуйста. Я думал, ты выводы в прошлый раз сделала. Почему мы возвращаемся к этому разговору? — мои слова не что иное, как откровенное предупреждение.
Но девчонка уже реакции утратила. Стоп-кран сорвало. Вижу, как трясет ее. Голос на срыве дрожит. Не заткнётся.
Лишь мельком отвлекается на вошедшего и неуверенно мнущегося у порога Макара. Смотрит мне в лицо, когда выписывает ему елейным голоском:
— Чарли! Ты сегодня свободен.
Тут уже до хуя с лихвой хватанула.
— Не тебе отдавать такие распоряжения.
— Я хочу домой! Я подумала… Я устала… И в общем… Я возвращаюсь! Чемодан собрала… Сегодня папу выписывают, сразу с ним домой поеду. Ему помощь нужна… Так и скажем.
Оставляю шанс на то, что ослышался, мысль ее дремучую неправильно понял. Авось, она ее на эмоциях некорректно выразила.
— Повтори, — прошу на самом деле очень спокойно.
— Я домой возвращаюсь… — на этих словах понятливый Макар быстро ретируется и, судя по тишине на террасе, остальных парней за собой на задний двор уводит. У Тони выходной. Мы одни. — Можешь всё, что получил, себе оставить, я папе объясню. Развод оформлять не будем… Всё будет шито-крыто, обещаю!
— Поднимись в комнату, Юля.
— Но… Я не хочу. И потом…
Отодвигаю стул и встаю.
— Пошла!
Свирепого рева, подкрепленного соответствующим взглядом, достаточно, чтобы она подорвала задницу и убежала. Надо было сразу, без церемоний. Если реагирует только на агрессию, ее и получит. В следующий раз без каких-либо экивоков.
Откладывая столовые приборы, промокаю и без того сухие губы салфеткой. Делаю два глотка кофе и только тогда поднимаюсь на второй этаж. Намеренно неторопливо двигаюсь, иначе она бы у меня дверь головой открывала.
Войдя в пустую спальню, останавливаюсь. Девчонки не видно, но она, определенно, здесь.
— Если я стану тебя искать — будет хуже. Очень больно, Юля. Ты не выдержишь.
Улавливаю ее надсадное дыхание до того, как выбирается из укрытия. Из-за распахнутой двери ванной. Серьезно, блядь? Борзота сопливая, мать вашу!
Расстегивая ремень и вынимая его из петель, хладнокровно пускаю в расход свою злость. Жду, когда она пощады запросит. Наблюдаю внимательно. На самом деле не собираюсь ее пороть. Хочу, чтобы отступила.
Стоит, не двигаясь. Дышит более и более беспокойно: на каждом вдохе-выдохе грудь выразительно вздымается и опадает. Но… Продолжает молчать, прожигая меня яростным взглядом.
— Опустись на колени.
Не двигается, бросая очередной вызов моему терпению.
Ничком валю. Вдавливаю лицом в ковер. Фиксирую задницей кверху. Тогда она отмирает, начинает орать и ругаться матом.
Вот тебе и принцесса…
Платье задираю. Трусы сдергиваю.
— Ненавижу тебя! Ненавижу!!!
Справедливости ради стоит заметить, что физической стойкостью удивляет. Не собирался над ней измываться и уж тем более как-то ее увечить. Сама Юля своим безрассудным упорством подстегивает. Требуется целых шесть ударов ремнем по ее голой заднице, чтобы волчонком завыла. Заерзала, захлебываясь слезами.
— Хули ты нарываешься постоянно? Я каждый раз ломать тебя должен? Этого хочешь? Тебе нравится? — делаю паузу, чтобы отдышалась, прежде чем продолжить. У самого, сука, дыхание срывается. — Не смей больше меня перед людьми позорить! Главный здесь я. Смирись, блядь.
— Лучше сразу убей!
Замираю. Медленно перевожу дыхание. Собираю все силы, чтобы не превратить урок в лютую казнь. Скрутив девчонку, швыряю ее на кровать. Подминаю, вжимая в матрас.
— Тихо, тихо… Послушай меня, Юля.
Горячие злые слезы. От них же влажные — разметавшиеся между нами волосы. Глаза горят как жерла вулкана. Могла бы, утопила б в своем огне.
— Не знаю, чему тебя учил отец. Я скажу один раз, Юля, — стискиваю ее трясущиеся ладони. Но не с силой, почти мягко. Хочу, чтобы успокаиваться начинала. Уже знаю ее слабость — она нуждается в ласке. Безошибочно отзывается. Возможно, в детстве недодали, хрен ее знает. Мне, в принципе, плевать. Я просто подгадываю самый пик и безжалостно пробиваю по нужным точкам. — Если я что-то запрещаю, значит, есть причины. Сейчас у нас коалиция с людьми твоего отца — условный мир. Фроловские и Зеленые тебя не тронут, только пока ты здесь, — не могу не дать ей эту информацию. — Иногда назад пути нет. Это наш случай. Смирись. Думай, что и где говоришь. Научись отвечать за свои слова, Юля.
— Я отвечаю!
— Нет, Юля, не отвечаешь. Ведешь себя, как ребенок. А мне на хуй всё это не надо. Я тебя воспитывать не нанимался, а приходится, — закончив, тяжело выдыхаю.
Молчит и не двигается даже, когда я поднимаюсь и немного отхожу от кровати.
— Запомни, если из-за твоего гонора пострадает кто-нибудь из моих или Хорольских, не пощажу.
