Принцесса хочет ужинать на берегу. Чудовище в собачий холод сажает Назара и Семена в лодку. С нашего ракурса их не видно, зато они контролируют возможное приближение со стороны моря.
Так, как это называется? Я забочусь о ней? Больше, чем планировал. Больше, чем должен.
— Как так вышло, что мы здесь одни? — оглядывая пустой зал, улыбается наивная моя девчонка.
Моя жена. Да, моя.
Не слишком ли много притяжательных местоимений?
— Санитарный день, — открываю меню.
— Класс! Повезло нам, — не вижу ее лица, но точно знаю, что улыбается. — Так хорошо здесь! Вид, обстановка, персонал, общая атмосфера… — перечисляет восторженно. — И музыка прекрасная. Этот мужчина так проникновенно поет, у меня местами прям слезы наворачиваются, — то ли тихо смеется, то ли шумно вздыхает. — Даже в санитарный день отлично здесь!
— Выбирай, что заказывать будешь.
— Да, да… — лопатит меню. — Я хочу их фирменное, как в прошлый раз. С морскими гадами…
Юля замолкает, когда к нашему столику подходит хозяин заведения.
— Вечер добрый, дорогие мои друзья, — привычно растягивает Алик.
— Добрый вечер, господин Закарян! Большое спасибо за ваше безразмерное гостеприимство и добрейшее сердце, которые не дают вам оставить нас голодными даже в санитарный день!
Выслушав восторженную тарабарщину Юли, Алик переводит на меня взгляд. Быстро справляется с мимолетной растерянностью.
— Какая прелестная у тебя жена, Архангел! Смотрю на нее и все свое красноречие теряю.
— А ты не смотри. Финтифлюшничать и ломать фасон нет никакой необходимости. Мы и без того хорошо сидим.
Алика очевидная резкость не отталкивает. Он каким-то макаром решил, что я к нему хорошо отношусь. Говорит, что руку, которая вкусно кормит, не отрубят.
— Сауль — угрюмый человек. Не приблизиться. По-братски не обнять. Может, вы, Юля, позволите? По-братски.
— Тебе, что, жить надоело? — глухо озвучиваю резонный вопрос.
Под напором моего взгляда теряется больше девчонка, нежели Закарян. Бросая в мою сторону укоризненный взгляд, она поднимается и, помявшись, протягивает гастрономическому шуту руку.
— Нам очень приятно ваше внимание. Еще раз большое спасибо!
— Всегда рад вас у себя видеть!
Алик удаляется, только когда официант приносит нам заказ. Юля с аппетитом ест и попутно болтает. Наверное, я начинаю привыкать к тому, что молчать у нее редко получается. Это даже не раздражает. Отлично вписывается в ситуацию. Особенно потому, что я молчу.
— Хочу танцевать. Рома, давай танцевать. Песня такая… Давай! Ну, пожалуйста, пожалуйста!
Тихо ругнувшись, поднимаюсь и выхожу из-за стола.
Никаких церемоний, принцесса.
Просто сдергиваю ее со стула и, отшвартовав чуть в сторону, прижимаю к себе. Она с шумом выдыхает и смеется.
— Сегодня все, как я хочу, — заявляет с непонятным для меня ликованием. — Спасибо!
Сведя брови, просто смотрю на нее. Она тут же смущается и опускает взгляд. После и вовсе надолго умолкает. Положив голову мне на плечо, расслабляется. А сквозь меня вдруг проносятся жгучие импульсы неопознанных ощущений. Инстинктивно задерживаю дыхание, когда они с головокружительной скоростью начинают вертеться внутри. Это, оказывается, трудно контролировать, потому что они, шутка ли, рвутся через грудную клетку наружу.
* * *
— В боксе сколько времени дают, чтобы подняться? — прилетает, едва я выхожу из ванной.
Покрутившись перед зеркалом в своей пижаме с оборочками, Юля поворачивается, чтобы посмотреть мне в лицо.
— Десять секунд.
— Это много или мало? Ну, в смысле, когда лежишь на лопатках, хватает, чтобы подняться?
— Не всем и не всегда.
— А вот ты? — смеется, дерзко играя бровями. — Тебя сложно положить? Я бы смогла?
Что тут ответишь?
За Юлю сейчас говорит алкоголь. Хотя она и без него в последнее время поразительно смелая. Не в плане наглых провокаций, хвала Богу. Эмоции проявляет откровенно.
— Научи меня какому-нибудь секретному удару, — выставляя кулаки, повторяет боксерскую стойку. — Куда нужно целиться? Где самое уязвимое место? С чего начинать?
— С установления дистанции. Ты слишком далеко находишься.
Она переступает, немного сокращая расстояние, но выглядит настороженно, словно действительно воспринимает это ребячество всерьез.
— Так?
— Выставь кулак. Полностью распрямляй руку. Полностью, — повторяю, обхватываю ее кулак ладонью и тяну на себя. — При ударе ты должна не просто коснуться цели. Чтобы пробить с максимальной силой, полному распрямлению пару сантиметров должно не доставать. Как будто ты не вместилась и сдвинула вместе со своим кулаком противника.
— Именно так? В подбородок?
— Это самый простой удар. Но в реале трудно поймать момент, когда он будет открыт.
— Что тогда делать?
— Отвлекать.
— То есть?
— Создавать иллюзию, что твоя цель находится ниже, выше, в стороне, — сам не знаю, зачем поясняю ей это. Понятно же, что без надобности Юле все эти нюансы. — Хороший удар должен быть невидимым.
— Хм… Это сложнее, чем я думала, — выдыхает она озадаченно и опускает руки.
— Дело опыта.
— Да ладно? Вот только чемпионами почему-то становятся далеко не все. Значит, дело не только в опыте.
— Не все выдерживают режим. На самом деле, без разницы, насколько ты силен, уникален и амбициозен. Не будешь соблюдать дисциплину, не научишься держать на привязи своих внутренних демонов — всему этому грош цена. День проваляешься на диване, кто-то другой в этот момент поднимется выше и станет лучше тебя. А наверстать еще тяжелее, чем бить в одну точку, выдерживая постоянное напряжение.
Некоторое время Юля молчит. Рассматривает меня с какой-то особой задумчивостью. Обычно насквозь ее вижу, но в этот момент почему-то слабо представляю, что ей пришло в голову.
— А ты бы сейчас мог вернуться на ринг? — спрашивает она, вновь поднимая руки. На этот раз, чтобы неторопливо огладить ладонями мои плечи.
— Нет.
— Почему?
Вот ведь детская непосредственность.
— Больше не вижу смысла. Нет былой мотивации.
— Я хочу тебя положить, — выпаливает девчонка, как всегда, именно то, что думает.
— Ты можешь меня положить только в одном случае. Во время секса.
Смущаясь, Юля игнорирует эту ремарку.
— Я знаю тебя уже три месяца, — проговаривает, рисуя пальцем непонятные узоры на моем плече. Сама себя поправляет: — Мы женаты три месяца. Сейчас у нас перемирие. Но впереди еще столько всего… Целая жизнь… — слушаю скорее по инерции, не придавая ее болтовне какого-то особого значения. — Если я тебя когда-нибудь положу, ты не обидишься? — приподнимаясь на носочки, заглядывает мне в глаза. — Не обижайся, пожалуйста.
