Кому: saulsky_r@mail.ru
Тема письма: Сильно злишься?))
Ну, давай так… Ты можешь быть с целой бригадой.
С ув. В. Палеха.
Он меня все-таки удивляет. Сотканная воображением картинка рассыпается. Я вновь не знаю, что думать. Чего он добивается?
Кому: vpalecha@mail.ru
Тема: Re: Сильно злишься?))
Настолько уверен в своих людях?
С ув. Р. Саульский.
И вот это «сильно злишься?» в контексте выглядит весьма странно. Глаза режет.
Кому: saulsky_r@mail.ru
Тема письма:)))
Уверен, что ты мне ничего не сделаешь. Я приду один.
Триумфальная арка, 22:00.
С ув. В. Палеха.
Интересное заявление. Ведь сам я не уверен. Все дело в том, что мне, по понятным причинам, плевать на последствия.
И я бы мог прийти один. Но, учитывая самонадеянность Палехи, так и подмывает нагнать бритоголовую толпу. Что я и делаю, отмечая, как хваленое дьявольское терпение за борта выплескивается. В конце концов, я святым быть не подписывался. Понторез Сеня в этом плане лучший помощник, ему даже особые указания и инструкции не нужны. Собирает от силы восемь-десять человек, зато на кого ни взгляни — ярчайший персонаж страшной сказки.
Палеха опаздывает. Семен нервничает и всячески это выражает.
— Мы же не оставим это вот так? Не пора ли двигать на Некрасовский? Вдруг он манатки сейчас сворачивает?
— Замри, Сеня, — тихо выговариваю, прикуривая вторую сигарету. — Придет. Никуда не денется.
Ветер затихает. А потом вдруг паркой волной срывается. Вместе с ней в лицо бросает табачный дым, который я секунду назад выдохнул. Жмурясь, задираю подбородок выше и глубоко вдыхаю. Пахнет дождем. Вот-вот ливанет. Скорей бы…
Разговоры вокруг меня угасают.
И я слышу шаги. Точнее, звонкий перестук каблуков по выстланной плиткой площадке.
Что за черт?
Прищуриваюсь, когда из темноты выступает женская фигура. Прослеживая ее неторопливое приближение, невольно дыхание задерживаю. Чувствую, как растет набегами сердцебиение. Земли под ногами не ощущаю. Потому как… Узнаю походку, движения и изгибы значительно раньше, чем могу рассмотреть в сумраке лицо.
Этот образ вечной фреской на сердце высечен.
…«Если я тебя когда-нибудь положу, ты не обидишься? Не обижайся, пожалуйста».
Воспоминания разбивают сознание бесперебойным гулом. Горячими осколками оседают в груди. Трясет изнутри люто, словно королевство Тонга в самый худший день пятилетки.
Глаза в глаза.
Воздух вокруг нас разрывает. Расщепляет на радиоактивные атомы, в сотни раз превышающие дозу облучения, с которой я способен справиться. Эмоции шпарят кипятком. Жгучей волной слизывают кожу и до кости обваривают мясо.
…«Я хочу тебя положить».
Нет. Мужчину нельзя победить. Только убить. Она меня убила.
Глава 45
…лишь безумец был способен так влюбиться…
© Наутилус Помпилиус «Одинокая птица»
Долго не могу мигнуть. Слизистую огнем жжёт, но естественного движения не происходит. Опасаюсь, что за эти долбаные миллисекунды темноты Юля вновь исчезнет.
Юля… Моя Юлька… Моя… Юля… Моя…
Год я считал, что ее больше нет. Каждый чертов день засыпал и просыпался с этой планомерно выжирающей мозг мыслью. Кто-нибудь хотя бы примерно может себе это представить? Кто-нибудь…
Как такое возможно?
Я знал, что Юля села в тот треклятый Мерс! Видел ее на заднем сиденье. По сей день дословно помню, что говорил Костя. Она была там. Была! А позже эксперты на моих глазах выгребали обугленные останки. Именно я подтвердил, что одно из тел принадлежит моей жене.
Моя… Моя жена… Моя… Юля…
Весь этот адский год моей и оставалась. Сказал бы, что тенью за мной ходила. Да нет. Сам внутри ее носил.
Сейчас смотрю и глазам не верю.
Она. Живая. Дышащая. Из плоти и крови. Не очередное видение. Не морок. Не сон. Реальная. Точно такая же, и в то же время совсем другая. В первую встречу решил, что красивая. Сейчас же с болью подумал: нельзя быть такой красивой. Губительная эта красота. Какая-то аномальная, ненормальная, одуряющая.
— Матерь божья… — отмирает Сеня.
Хочу следом за ним выйти из оцепенения. А не получается. Юля тоже не справляется. Пытается казаться уверенной и холодной, но я-то вижу ее глаза. Живые они: горящие и сверкающие. Все, что внутри прячет, волей-неволей выплескивается. Мне на душу огнем ложится.
Как с ней разговаривать, если я даже находиться рядом не готов?
На куски разрывает. С дрожью, рычанием и дикими криками. Больно ли это? Убийственно. Жив ли я еще? Не уверен.
Слышу, как за спиной начинается шевеление. Братва во главе с Семеном, не создавая суеты, отступает. Тихо становится. Дыхание Юли, хоть и держит она недюжинную дистанцию, улавливаю.
Совершаю несколько шагов к ней, чтобы разрушить застывший между нами воздух. С такого расстояния, глаза в глаза, сердце еще надрывнее по швам трещит. И в какой-то миг, будто не выдержав давления крови, разрывается. Густой горячей массой с силой в ребра толкается.
Юля… Юлька…
У меня же, мать ее, после нее ни одной женщины не было. Ни к одной не прикоснулся.
Когда такой, как я, находит свою пару, вероятно, это тот самый роковой случай.
Я же, мать вашу, как зверь. Я — зверь! Разорвать ее готов. За все сразу! За обман. За тишину. За все чувства, что она во мне поселила! Но больше всего за то, что сейчас так подставилась, позволив мне себя найти.
Не стоило…
По периметру, будто сметая мои грешные мысли, расходится громкий звон колоколов. То ли из-за того, что храм совсем рядом, то ли просто потому, что все органы восприятия сейчас воспалены — эти звуки буквально оглушают.
В нашем случае кажется, словно конец света наступает. Ветер метет, колокол зазывает, вот-вот небо на землю рухнет — не будет, кому отпевать. Ну, и хрен с ним. Юлька, сучка, отпетая, а у меня, сволочи, душа такая черная — ничего не поможет.
В глаза ей смотрю и понимаю, что после этого самой дремучей тропой к ней пойду. Раз она такая живучая, ад переверну, но, мать ее, найду!
Польза от этого безбожного церковного вмешательства определенно следует. Когда звон стихает, я могу говорить, не опасаясь того, что вместо слов из груди вырвется рычание.
— Зачем ты это сделала?
— Так получилось.
Если бы мог, засмеялся. Но в тот момент, узнавая этот голос и легкость, которая припечатывает в грудь с не меньшей силой, чем кулак тяжеловеса, вдохнуть не сразу могу.
