Подхожу к Юле, чтобы помочь сесть за стол и резко задерживаю дыхание, пытаясь экстренно тормознуть разгон каких-то подспудных внутренних ощущений. Поздно понимаю, насколько опрометчив этот, казалось бы, обыкновенный шаг с моей стороны — вот так приблизиться.
Оказывается, есть много простых вещей, которые убивают — запах, призрачное тепло, крупные стоп-кадры открытых участков женской кожи, которые, независимо от моего желания, одержимо наматывает сознание. Все это криком во мне отзывается.
Отодвигая для Юли стул, сознательно смотрю в сторону. Очень быстро решаю: брать силой или отступить?
Она, вероятно, чувствует исходящие от меня импульсы опасности. Придвинувшись к столу, замирает с таким искрящимся волнением, словно ей зверь в спину дышит.
Да, я — тот самый зверь.
Но ее отпускаю. Крайне медленно перевожу дыхание и, все так же не глядя Юле в лицо, возвращаюсь на свое место.
У нашего стола тут же возникает официант.
— Что будете заказывать?
— Чай, пожалуйста, — отзывается моя жена.
Да, она все еще моя.
Моя.
— Черный, зеленый, фруктовый?
— Черный. Без добавок.
Когда парень переключает внимание на меня, заказываю кофе, хотя мне сейчас на хрен не нужен дополнительный допинг. И без того сердце вылетает. Однако ничто другое в меня просто не полезет.
— Итак. Я тебя слушаю, Юля.
Сейчас я смотрю ей в лицо. Хочу видеть каждую эмоцию. Если солжет, сфальшивит или что-то скроет — пойму. Да и общий посыл уловить не мешало бы. Что она чувствует? С какой целью вернулась и затеяла эту чертову игру?
— Итак… — протягивает Юля следом за мной. — Не знаю, сможешь ли ты понять меня…
— Давай проверим. Смелее, — говорю откровенно грубо, с трескучим нажимом, но по-другому у меня в тот момент никак не получается.
— Знаешь, наверное, все это уже не слишком важно, — взбрыкнув, выпаливает Юля в ответ. — Поэтому я не собираюсь нервно подбирать слова и придумывать какие-то оправдания. Расскажу сугубо по факту. Надеюсь, у тебя хватит сил понять. Потому как я сама прошлое уже отпустила.
На самом деле я, блядь, очень многое готов понять и принять. Но только не то, как она за каким-то хреном обесценивает все произошедшее! Именно после этого осознаю, что быть до конца честной Юля не собирается.
Но решаю все же послушать.
— Очень интересно, — жестко поддеваю ее.
— Угу.
— Начинай.
— Может, ты мне поможешь?
Нет, я не собираюсь ей помогать!
Но, мать вашу, она так смотрит… Убить и одновременно утешить готов.
— Хорошо, — яростно выдыхаю. — Где ты была все это время?
— В Японии.
— Вот как, — не знаю, как еще на это реагировать.
Возвращается официант с заказом. Некоторое время мы просто ждем, пока он расставит чашки и свалит.
Мне тяжело вычленить какую-то ясную мысль в голове. Ощущение, что там только пульс долбит. Смотрю и смотрю на Юлю, все еще не веря, что она реальна. Кажется, еще пару минут, взрыв, и я проснусь.
За год это случалось сотни раз.
Градус напряжения неумолимо пополз выше. Но настоящий душняк
[11] начинается, когда с неба стеной падает дождь. Мы оказываемся запертыми в небольшом квадрате под уличным зонтом.
Становится душно и вместе с тем зябко.
— Рассказывай, Юля! Как? Когда? И почему?
В ответ на мой безжалостный натиск она отшатывается и напряженно замирает, не сводя с меня глаз. А я решаю, что хочу вытрясти ее из долбаного равновесия. Чтобы потеряла всякую осторожность, оборонялась активнее и, в конце концов, сама на меня нападала. Тогда я отброшу все предрассудки и ненужные сантименты, чтобы пробраться ей в душу. Как когда-то, в кулак сожму ее маленькое хрупкое сердечко.
Полностью ею завладею.
— В тот день мне не было плохо. Точнее, было… Но не физически.
— С ребенком, — вероятно, это то, что, невзирая ни на что, беспокоит меня сильнее всего. Отродясь не припомню, чтобы так трудно было формировать слова в предложения. — Тогда произошло?
Юля теряется. И смущается. Отведя взгляд, отчаянно мотает головой.
— Нет-нет… Я пока не готова говорить о ребенке. Потом.
— Хорошо, — вновь уступаю ей я.
Гоню из сознания красочные предположения, наполненные ее болью и кровью. Это мне тоже множество раз являлось в кошмарных снах.
Уперев локоть в стол, прислоняю к губам кулак. Смотрю на Юлю немного из-подо лба.
— В то утро я случайно услышала ваш с Семёном разговор. О Елене и ее ребенке, — тут я, теряя нить, машинально прищуриваюсь. — Не помнишь? Ну да, для тебя, может, ничего особенного не происходило. Но для меня… Понимаешь, Рома, я тогда и так на нервах постоянно была… В общем, я заревновала. Узнала ее адрес. И… сделала вид, что мне срочно нужна медицинская помощь. На территории вошла в здание клиники. И сразу же вышла через запасной выход… Вышла, чтобы отправиться к Елене домой.
При мысли, что мурка моя решила, что я ей изменяю, в груди горячая волна разливается. Не знаю, вследствие чего возникают эти безудержные эмоции. Это злость, боль, досада, неприятие? Я уже ни хрена не распознаю.
Смотрю на нее покрасневшими глазами, но спрашиваю достаточно спокойно:
— Зачем?
— У меня было два вопроса.
— Дай угадаю первый. Сплю ли я с ней?
Да, мать вашу, это больно!
— На самом деле это являлось вторым.
— Каким же был первый?
Юля говорит, что отпустила прошлое. Но после этого вопроса я вижу, как у нее на глазах выступают слезы.
— Я хотела знать, твой ли это ребенок. Раз ты их содержишь на постоянной основе…
— И? — нагло подталкиваю, чтобы продолжала говорить, не успевая восстанавливать контроль.
— Она сказала, что он твой!
— Он не мой.
— Она сказала, что твой!
— Он не мой!
Крупно дернувшись, Юля резко закрывает лицо руками. Слышу, что плачет.
Ощущая, как грудь жестким тремором разбивает, сам глаза прикрываю. Убеждаю себя оставаться на месте. Потому что если подойду, если прикоснусь к ней — уже не отпущу.
Я нас обоих способен покалечить. И это будет хуже смерти.
Поднимаю веки, когда она продолжает говорить:
