Необдуманно вдыхаю и тотчас задерживаю дыхание.
— Привет, — выдыхаю медленно и незаметно, создавая иллюзорную видимость того, что ничего необычного с нами сейчас не происходит.
Не собираюсь отступать, чтобы впустить его внутрь.
Я спокойна. Словно Саульский не был для меня всем миром. Будто я не носила под сердцем его ребенка, а сейчас — не кормлю грудью, не качаю одинокими ночами на руках, бездарно не пою колыбельные. И словно бы не я бесконечно вспоминаю тот самый год, который нас изменил.
— Что-то срочное, Ром? Мне сейчас не очень удобно…
На этих словах взгляд Саульского соскальзывает с моего лица вниз. Узрев пижаму, он без слов нахрапом проталкивает меня в квартиру.
— Я не приглашала… — только и успеваю возмутиться.
Когда Саульский захлопывает дверь и без всяких церемоний припечатывает меня к стене, по телу электрические разряды проносятся. Выразительной, горячей и колючей дрожью взлетают вверх по груди и искрами осыпаются.
— Ну, привет… Привет, мурка моя Юлька.
Он твердый. Он весь, будто скала. Мне знакомы эти ощущения, и вместе с тем мое тело вроде бы только сейчас их вспоминает. Сумасшедший отклик дает. Не скроешь.
— Рома, что ты делаешь? — сиплю севшим голосом, когда его рот влажно припечатывается к моей щеке.
Изначально он целился в губы, и если бы я не отвернулась, случился бы тот самый поцелуй, о котором так отчаянно мечтает мое глупое израненное сердце.
— Зачем ты пришел? — чтобы избежать одуряющего контакта, вытягиваясь на носочках и задирая подбородок выше, рвано хватаю губами воздух.
— За вами.
О том, что у Саульского нездоровое желание мною обладать, я, конечно, в курсе. Но что он подразумевает, когда говорит «за вами»?
Боюсь надеяться. Страшно даже мысль подобную допустить. Знаю, как потом может быть больно.
— Рома… Перестань…
Но он с сумасшедшей страстью целует уже шею. Пробует. Вспоминает. Наверняка следы оставляет. Меня от этих грубых и таких знакомых ласк фейерверками разрывает.
— Рома… Отпусти…
Не отпускай… Держи крепче…
— Юля… Юлька…
— Рома…
Внутри меня словно тухнет и вспыхивает электричество. Пробки выбивает и врубает. Паузы занимают микросекунды, но перепады в ощущениях такие резкие — меня трясет, как на электрическом стуле.
— Юля…
— Доблый день!
Момо не выговаривает «р» только если сильно волнуется. И я могу ее понять. Мощная фигура Саульского кого угодно заставит нервничать.
Он неторопливо поворачивается на источник звука. Бегло оценивает и возвращает взгляд ко мне.
— Это что еще за Мао Цзэдун?
— Рома!
Негодуя, с облегчением отмечаю, что он позволяет, наконец, себя оттолкнуть.
— Мао Цзэдун был китайцем, — тщательно проговаривает моя японская подруга, ни на миг не прекращая улыбаться. — Момо — чистый японец, — тычет большими пальцами себе в грудь.
— Понятно. Как Toyota.
— Саульский! — восклицаю еще более возмущенно.
Момо лишь растерянно хлопает глазами.
— Не обращай внимания, милая. У Ромы дурацкое чувство юмора.
— А-а-а, — тянет та, поднимая вверх указательный палец. — Не умеет шутить! Момо умеет, — взмахнув руками, смеется. — Момо всегда весело!
— Познакомься, Саульский. Момо — моя подруга, — по какой-то причине не хочу говорить, что она помогает мне с ребенком. Не хочу навязывать ему ничего, что связано с Богданом. Глубоко вдохнув, окончательно в себя прихожу. — Момо, дорогая, это Рома. Мой бывший муж.
Озвученный статус у Саульского ожидаемо вызывает неприятие. Напряженно двигая челюстями, он щурит глаза.
— В какой момент я стал бывшим, Юля? Официально ты все еще моя жена. Всегда была. И навсегда ею останешься. Так понятно? Или я должен выражаться еще конкретнее?
— Официальная информация, Саульский, — всеми силами стараюсь не цепляться за вспыхнувшие вместе с его словами надежды. — Сейчас меня зовут Юлия Палеха. А ты — вдовец, Рома.
— К херам такую информацию. На, читай, — всучивает мне тонкую папку, которую, вероятно, швырнул на тумбочку, когда только вошел в квартиру, и проходит без приглашения дальше.
Оглядываясь, не скрывает недовольства.
— Рома тоже остается на обед? — с радостным возбуждением суетится Момо.
— Нет, — резко отсекаю я. Но быстро смягчаю голос ради подруги. — Рома не любит японскую кухню.
— А кар-тош-ку? Любишь?
Скрипя зубами, натыкаюсь на тяжелый взгляд Саульского.
— Кар-тош-ку — за милую душу.
В поисках хоть какого-то баланса, демонстративно поворачиваюсь к нему спиной. Раздраженно извлекаю из папки документы и растерянно замедляюсь. Ослабевшими пальцами неловко открываю паспорт. Саульская Юлия Владимировна.
Черт возьми…
Однако свидетельство о рождении Саульского Богдана Романовича взвинчивает все во мне в разы сильнее.
Откуда?
Имя, дата и место рождения — все сходится.
— Откуда? — оборачиваясь, едва слышно спрашиваю я.
Взглядом прожигаю.
Его способы урегулирования проблем ужасно злят. Не вышло договориться, пошел и взял желаемое силой.
— Откуда, Рома?
— Юлька, — покровительственным тоном отзывается он. — Не только ты умеешь договариваться с Макаром. Кроме того, он был мне должен. Ты просила его не трогать? Я тебя услышал.
— Прекрасно, — цежу сквозь зубы. — Момо, угости, пожалуйста, Рому чаем. Я оденусь и вернусь.
Не успеваю я облачиться в легкий домашний костюм, как в дверь снова звонят.
И это снова не Рита. Смиренно пропускаю в прихожую обеспокоенного Макара.
— Привет. Как вы? — выпаливает скороговоркой. — Я тут это… Сауль…
— Я в курсе. Он здесь.
— Чё, правда?
Мы оба умолкаем, так как из кухни выступает сам Саульский.
— Хм, Макар, — склоняя голову, он умышленно выдерживает паузу. — Не стоит от меня же мою жену защищать.
— Я вообще так… В гости, на чай зашел. Сейчас Полина спустится.
— Полина — девушка Чар… Макара, — поясняю я, чтобы хоть как-то притушить напряжение. — Та самая, которая живет в этом доме. Выше на два этажа.
Вместе с Полиной появляется и Рита. Они обе влетают в квартиру, привнося в подавляющую тишину много шума.
— Ой! — вскрикивает Савельева. — Прости. Я громко, да? Богданчик спит?
