Как мы ни готовились, Тоня едва по стенке не съезжает при виде меня.
— Матерь Божья… Господи Иисусе Христе… — бросаемся с Саульским, чтобы ее подхватить. — Это ты… Это и правда ты… Жива…
— Я, Тонечка. Я. И у меня все хорошо. Жива, здорова. Сына родила. Красивого. Крепкого. Вы обязательно должны познакомиться! Так что, давай, возьми себе в руки.
— Как же так получилось? — промокает платком катящиеся по щекам слезы.
— Разве это сейчас важно? — обнимаю ее и глажу по спине. — Неважно же. Главное, я здесь.
— Неважно, конечно. А мальца-то хочу увидеть! Вы мне столько ночей снились! Я-то думала, с того света… А ты такая же… Живая… — никак не может поверить. — Румяная. Глаза светятся… А мальчонка на Романа Викторовича похож?
— Похож, Тонечка, — улыбаюсь вовсю, незаметно смахивая непрошенные слезы.
— Ой, дожить бы… да понянчиться…
— А ты к нам переезжай, будешь нянчиться каждый день.
— Да куда к вам? Зачем я вам? Уже старая, помощи никакой…
— Скажешь тоже, Тоня, — восклицаю почти сердито. — Ты мне не для помощи нужна. Я, знаешь, как скучала?!
Няня в очередной раз промокает заплаканные глаза и тяжко вздыхает.
— Господи… Бывает же такое…
— Бывает, Тонечка.
— Я же после того взрыва сама чуть не померла…
— Прости. Прости меня, пожалуйста. Если бы я знала, что так будет, никогда бы не сбежала.
Замечаю, как Рома в лице меняется.
— Может, пройдем в комнату? — резко спрашивает он.
— Проходите, — опомнившись, восклицает няня. — Руки мойте, и за стол.
Неловко толкаемся с Саульским в маленькой ванной. Пользуюсь случаем, чтобы якобы ненароком его коснуться. Жадно вдохнуть насыщенный и терпкий запах.
Когда глаза поднимаю, кажется, что все — отсюда мы не выйдем.
— Юль… Не надо забирать Антонину в свою квартиру.
— Почему?
— Смысл ей тягать чемоданы к тебе, потом к нам.
Казалось бы, вполне резонно, но я все равно злюсь на его самоуверенность.
— Значит, убежден, что будет только по-твоему?
— Ты же меня знаешь, Юля.
— А ты меня!
Круто развернувшись, покидаю ванную.
Помогаю Тоне накрыть на стол. А когда подходит время садиться, занимаю место подальше от Саульского.
— Где живете сейчас? Там же? — интересуется няня.
— Мм-м… — подбираю слова. — Рома там же. А я… Мы не вместе, Тоня. Я снимаю квартиру. В Некрасовском переулке.
— Нельзя так, — всплескивает руками. — Не вместе.
Вздыхаю и молчу. А когда я молчу, никто другой забивать тишину не собирается.
— Так получилось, Тонечка. И… — нарочито шумно перевожу дыхание. — В общем, мне бы не хотелось это обсуждать.
— Ох, узнаю упрямицу, — смеется няня.
— Упрямство здесь ни при чем, — натянуто улыбаюсь. — С чем вареники?
— Да с чем могут быть? Как ты любишь.
— С картошкой?
— С картошкой. Я же тебя ждала!
Глава 54
Темнота,
Забирай меня.
© Гузель Хасанова «Не о тебе»
Юля
После встречи с Тоней мне требуется экстренная перезагрузка. Разболтало душу. Разбередило старые раны. Столько всего в жизни своей натворила! Так любила — не только себя покалечила, слишком многих ранила. Слишком многих…
— Можем… Ром, можем не ехать сразу домой? Не сейчас. Мне нужно прийти в себя, — тихо прошу Саульского, не поднимая взгляда от своих нервно сцепленных рук.
Он никак не комментирует мое состояние. Молча включает поворотник и перестраивается в крайний левый ряд.
Спустя какое-то время мы въезжаем на причал с прогулочными катерами.
— Как же красиво, — проговариваю я, с таким восторгом рассматривая горящий золотыми огнями мост и поблескивающий темными водами залив, словно впервые здесь нахожусь. — Нам повезло жить в этом городе. Знаешь… Знаешь, я очень скучала, — рискую встретиться с Саульским взглядами.
Из-за обширной наружной иллюминации в салоне автомобиля, несмотря на поздний вечер, сохраняется хорошая видимость. И то, что я вижу в его глазах, отзывается в моей груди знакомым трепетным томлением.
Сглатываю, пока он вроде как сухо уточняет:
— Скучала по городу?
— Ну… да…
Саульский сдержанно кивает.
— Я покурю, — резко сообщает он после небольшой паузы. — Оставайся в машине.
Я и остаюсь. Крепче сцепляя ослабевшие руки, наблюдаю через ветровое стекло за тем, как он огибает машину и замирает перед капотом. Минуты, взбрыкнув, вдруг начинают тянуться подобно часам. Саульский курит без какой-либо выраженной внешней суеты. А я смотрю на это и четко осознаю, что в душе у него и близко нет этой показной безмятежности.
Сердце ускоряется.
Я словно на что-то решаюсь. Сама еще не знаю, что сделаю, когда он вернется. Меня захлестывают тревога и дичайшее волнение. Когда-то давно я уже проходила через этот разжигающий безумный голод круг. Сама к нему в мангальную бросилась. Как птица к зверю в клетку. Боялась и не понимала, что творю, но все равно влетела.
Вот только сейчас мне гораздо страшнее… Нет больше той смелой и отчаянной девочки-торпеды. Не могу я решиться. Слишком много думаю, анализирую, просчитываю. Не могу.
Нужно дать знак.
А вдруг я потом испугаюсь? Или пожалею? Пострадаю еще сильнее…
Заметно дергаюсь, когда дверь со стороны водителя обратно распахивается, и в салон вместе с запахом Саульского проникают прохлада и никотин.
— Как ты?
— Нормально.
— Лучше?
— Нет, — отвечаю честно.
— Нет? — он несколько удивляется.
— Еще хуже, — и я не преувеличиваю.
Замираем, глядя друг другу в глаза.
Сердце в горле бьется. Аварийным пульсом отбивает частую неровную дробь во всех контрольных уголках моего организма. Я хочу дать ему знак. Заорать как сирена, так громко, чтобы стекла зазвенели.
Но что-то не дает.
— Кстати, я… Я не поздравила тебя с днем рождения… — выхожу на первую попавшуюся скользкую дорожку, просто понимая, что с чего-то должна начать. — Я не поздравила в этом году, потому что должна тебе с прошлого.
Саульский не двигается. Прищуриваясь, смотрит мне в глаза. Без разницы, что он там видит. Мне больше не нужно скрывать свои чувства. Но почему же он не двигается? Мне сейчас физически необходимо ощутить его присутствие, тяжесть и тепло тела. Взял бы хоть за руку… Раньше я бы сделала этот шаг, но сейчас, будто закостеневшая, не в силах пошевелиться.
