Грудь таким восторгом наполняется, искрами выстреливает.
Сегодня я уверена, что Саульский не оттолкнет, но пока подаюсь к нему, чтобы сократить расстояние, дрожу сильнее, чем тогда, в мангальной.
Глазами встречаемся — все отдаю.
Прикоснуться губами не успеваю. Крепко стискивая мой затылок, он сам меня к себе припечатывает.
Целует. Целует. Целует.
Сурово. Жадно. Страстно. Больно. И ошеломляющее чувственно.
Спутывая все контакты, изнутри меня взрывает. Всем телом содрогаюсь.
Мне влажно, вкусно и горячо. Мне много и мало. Много и мало… С ума схожу.
Так мы никогда не целовались. По-звериному грубо и голодно. Губы в кровь растираем. Дышать забываем. Все ресурсы за этот контакт отдаем. Абсолютно все. Этот поцелуй… Он ведь все разрушает. Новой силой и новыми чувствами наполняет. Мне снова хочется смеяться и плакать. Позже я обязательно буду… Но сейчас яркими фейерверками разлетаюсь.
Вместе. Вместе летим.
Глава 55
Спасибо за шрамы.
Люблю тебя сильно.
© Гузель Хасанова «Необходимый»
Юля
— Воду не забудьте, — кричу из спальни. — Слышишь? Момо?
Прижимая к груди детскую шапочку, прислушиваюсь. Из прихожей доносится какофония голосов, ничего разборчивого.
Блин, не могу…
Выбегаю в коридор.
— Водичку взяли?
Впервые отпускаю сына с Момо на прогулку одних. Точнее, впервые они идут без меня, но не одни. С ними Ритка, Полина и Макар. На улице, больше чем уверена, еще бригада Архангельских.
— Мы все взяли, — заверяет меня Савельева. — Успокойся ты, Хороля. Давай-давай, — цыкает и машет руками. — Все будет отлично! Нас там внизу макарена-бойз ждут. Будем плясать, если что. Плакать не дадим. Голодным и жаждущим тоже не оставим. Займись переездом, мать!
Третий день пытаюсь это сделать. На самом деле, неосознанно растягиваю сроки, придумывая нелепые отговорки. Вот Саульский и организовал группу поддержки. Сначала я думала, что кто-нибудь из девчонок останется со мной, чтобы оказать непосредственную помощь с упаковкой вещей. Но все они выразили единодушное желание выгуливать Богданчика. На одну коляску уже четыре человека! И это не считая макарена-бойз, как выражается Ритка.
Закрыв дверь на замок, возвращаюсь в спальню и плавно перевожу дыхание, вспоминая, что должна делать. Стыдно признаться, но после года жизни в Японии мы быстрее переезжали, чем сейчас из этой квартиры в дом Саульского.
У него уже терпение подгорает слушать каждый день очередные отговорки. Мне же, должна признать, все еще немного страшно. Замираю перед следующим этапом. Пытаюсь настроиться психологически. И все равно… Чувствую, когда у нас дойдет до секса, эмоционально меня снесет как ураганом.
Все могло случиться еще в тот вечер на набережной. В его машине. Тогда настрой был радиоактивный и неизбежный. Однако позвонила Рита и с паникой в голосе протараторила, что Богдан отказывается от смеси, плачет, и ей никак не удается его успокоить. Нам спешно пришлось ехать домой.
А потом… На следующий день Момо стало лучше, и ни о каком уединении на территории нашей квартирки не могло быть и речи.
Это хорошо…
Я готовлюсь.
Снова вздыхаю и, открывая комод, обещаю себе, что сегодня закончу с вещами, даже если мне придется целую ночь не спать. Нужно просто сделать это. А там уже, постепенно, все решится.
Я перекладываю несколько махровых слипов из ящика в чемодан, когда раздается дверной звонок. От неожиданности подскакиваю на месте. И тут же срываясь с места, быстро несусь к двери. Ломаю голову над тем, что могло случиться, и волнуюсь. Надеюсь, они просто что-то забыли.
Не дай Бог, что-то с Богданчиком…
Сердце толкается в горло. Перекрывая дыхание, колотится на разрыв.
Времени на раздумывания нет. Игнорируя глазок, щелкаю замком и распахиваю дверь.
— Что… — теряюсь при виде Саульского.
— Привет, — говорит он, привычно оглядывая меня с головы до ног.
Неосознанно отмечаю, что его голос не ровный и беспристрастный, как чаще всего бывает, пока я сама не выведу его на эмоции. Сейчас его голос — раскаленная сталь. Густой и насыщенный.
Он уже на взводе.
Я начинаю крайне сильно волноваться. Кровь к лицу приливает. Ударяет в виски тяжелым и частым пульсом.
— Впустишь?
— Да, конечно, — отступаю, растерянно смаргивая. — Что-то случилось? Все хорошо?
— Что-то должно случиться, чтобы я к тебе пришел? — отзывается, снимая обувь.
Я надолго замолкаю. Дар речи теряю, что случается со мной крайне редко. Да что там?! Такое не случается со мной никогда! Ладно, с Саульским бывает… Но сейчас… Что сказать?
— Нет, просто… — машинально ступая за ним вглубь помещения, принимаю снятый пиджак. — Только обед… Ты обычно в это время работаешь…
— Обычно.
Пока я, словно забыв, что должна делать, прижимаю вещь к груди, Рома проходит в ванную. Сквозь глухой стук в ушах слышу, как он пускает воду. И, наконец, отмираю. Двинувшись к шкафу с верхней одеждой, прячу пиджак.
— Кофе будешь? — кричу из коридора.
Войти почему-то не решаюсь.
— Нет, — следует четкий короткий ответ.
— А что будешь? Ты голоден?
Тишина.
Затаив дыхание, прислушиваюсь. И резко отскакиваю, когда дверь решительно открывается.
— Голоден, — сообщает Саульский, приближаясь.
И к еде это никакого отношения не имеет.
Двинувшись на меня, с таким напором притискивает к стене, я не то что пошевелиться, вздохнуть не сразу могу. Большой и твердый. Нерушимый, как скала. Приглушенно вскрикиваю от давления, которое он оказывает равномерно на все мое тело. Инстинктивно дергаюсь. Если бы не стальной захват, от остроты шарахнувших меня внутри и снаружи ощущений подскочила бы, как пружина. Физически не могу этого сделать. Все, что получается — вытянуться стрункой и приподняться на носочки.
— Ты что… — выпаливаю бессвязно.
Кровь в жилах превращается в непонятную жидкость. Насыщенная гормонами и кислородом, она несется по венам, пылающим потоком воспаляя кожу.
— Долго еще от меня бегать собираешься?
— Я не бегаю, — а у самой голос срывается.
— Юля, — будто кнутом стегает. Как же меня нервирует, когда Саульский вот так проговаривает мое имя! — Чего ты боишься, девочка?
От этой преступной нежности в его грубом голосе по моей раскаленной коже озноб прокатывается.
