Ходили слухи, что нельзя вставать ночью под этим деревом: уж очень любили приходить к нему духи, когда светила луна.
И вот как-то раз возвращался юноша домой после захода солнца. Возле дерева он заметил человека и подошел, чтобы предупредить о злых духах. Это оказалась красивая девушка – робкая и застенчивая. Однако, когда юноша рассказал ей о злых духах, она рассмеялась. Каждую ночь после этого девушка стояла под деревом, и каждую ночь юноша подходил к ней. Они говорили о жизни, любви, мировоззрении духов.
Однажды они отправились в лес, к домику с черепичной крышей. Там девушка накормила его вкусной едой и окружила любовью, однако ни разу не поцеловала в губы.
Растерянный юноша спросил совета старших, и те поведали ему: это не девушка, это лисица в человеческом обличии. Одна из тех, кто подобно чуме заполонил окрестности. Они сказали: тебе повезло, что ты сбежал из ее когтей. Но, может, раз лисица ему доверяет, он мог бы достать нечто, чем не обладал еще ни один человек?
Говорят, у этих лисиц есть особый камень – еву кусыль. Они прячут его под языком, поэтому девушка и не целовала никого.
Если украсть этот камень, овладеешь безграничными познаниями. Надо лишь взглянуть на небо, и тогда поймешь, как все делается на небесах, и передашь эти знания своим последователям.
Юноша согласился: ему хотелось знать все, что известно небесам.
Следующей ночью он снова пришел под дерево и признался девушке в любви. Потрясенная, она ответила ему взаимностью.
«Раз ты меня любишь, тогда поцелуй меня», – попросил он.
И девушка, поверив в его искренность, поцеловала юношу.
Когда их губы соприкоснулись, он украл у нее из-под языка еву кусыль и спрятал у себя во рту.
Однако, когда юноша бежал от девушки, он споткнулся о камень и вместо неба посмотрел на землю.
И не узнал он ничего о небесах, только о земле.
И все смертные после него знали лишь дела земные.
8
Если улочку с магазином шаманки еще можно было назвать переулком, то дорога, по которой они шли сейчас, скорее походила на какой-то желоб. Протиснуться здесь можно было только поодиночке. В это узкое пространство между домами не попадал солнечный свет, и улочка была вечно скрыта в тенях.
Перед ржавой металлической дверью Нара остановилась и постучала. Никто так долго не отвечал, что Миён успела подумать, будто никого нет дома. Но потом дверь приоткрылась, и из щелки на них уставился глаз.
– Могу вам чем-нибудь помочь? – Голос был мужской, недоверчивый – и в то же время спокойный и вежливый. Глядя на этот захудалый район, Миён ожидала чего-то более грозного.
– Мы пришли к Чуну́, – пробормотала Нара.
– Он занят. Зайдите позже.
Миён успела схватить дверь прежде, чем ту захлопнули у них перед носом. Паренек еще пытался сопротивляться, однако Миён все равно была сильнее. Она распахнула дверь.
Юноша внутри оказался не старше ее, на вид ему было лет девятнадцать-двадцать. На нем была шелковая пижама; волосы растрепаны, как будто он только что выбрался из кровати. Миён приподняла бровь: на дворе уже стояли сумерки. Она оглядела паренька. Он был весьма красив: высокие скулы, прямой нос, глаза теплого карего цвета, высокий рост – Миён пришлось задрать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Но, несмотря на всю его красоту, она невольно испытывала к нему отвращение. Они были одинаковыми полюсами магнитов, отталкивающимися друг от друга.
– Я обычно не провожу встречи так рано…
– Уже вечер, – прервала его Миён.
– И что с того? – Парень вздохнул и ушел в глубь дома, не дав ей времени отреагировать.
Миён взглянула на подругу. Та пожала плечами, и девушки вошли внутрь сквозь распахнутую дверь.
Они как будто оказались в параллельной вселенной. Миён ожидала увидеть ветхую комнатушку с бетонными стенами и грязными полами. Однако коридор только что не сиял. Гладкие, точно стеклянные стены были белоснежного цвета, от мраморного пола под ногами шло тепло, и даже тапочки, которые нашла и надела Миён, были девственно-белые.
Звуки привели девушек на кухню – сплошь из гранита и стали. Парень держал в руках пакет с кофейными зернами и смотрел на кофемашину. Та выглядела новехонькой, словно ею еще ни разу не пользовались.
– Нам бы с Чуну увидеться. Не знаете, когда он вернется? – Нара подошла к юноше, взяла у него из рук пакет и засыпала зерна в кофемолку. Ох уж эта шаманская натура – вечно девушка всем помогает. Самый главный ее недостаток, как считала Миён.
Парень нахмурился, однако позволил шаманке взять его кружку, чтобы налить эспрессо.
– Что вам от него нужно? – Он облокотился на стойку – прям хоть сейчас фотографируй и ставь на обложку еженедельного журнала мод. Например, «Мятые пижамы».
– Мы бы хотели у него кое-что купить. Талисман, – объяснила Нара, поворачивая ручку на кофемашине. В кружку с шипением полился горячий эспрессо.
– Зачем шаману покупать талисман? Ты ведь сама можешь его сделать.
– Вы знаете, что я шаманка? – запнулась Нара.
– Милая, да от тебя за версту ду́хами пахнет. – Он обвел ее рукой. – Говорю тебе со всей симпатией, на которую только способен парень, еще не получивший свою утреннюю дозу кофеина.
Миён хотела было снова напомнить ему, который час, но решила воздержаться.
– Так ты скажешь нам, где Чуну, или как? – Девушкой снова овладевал гнев.
Парень с благодарным кивком забрал у шаманки чашку и залпом влил в себя кофе.
– Ну, вот он выпил кофе и теперь полностью в вашем распоряжении, – юноша поставил кружку на стол и подмигнул Миён. Она не доверяла этому самоуверенному мальчишке.
– Так вы и есть Чуну? – Нара подозрительно оглядела его с ног до головы.
– Удивлена? – Он тепло улыбнулся, как будто его нисколько не задела реакция девушки.
– Просто не думала, что вы можете так выглядеть, – ответила шаманка.
Миён впервые слышала, чтобы Нара вела себя столь бесцеремонно и грубо. Особенно с кем-то старше ее.
Паренек усмехнулся и ласково провел пальцем по подбородку шаманки.
– Ты думала, на мне будет больше растительности? Что у меня будет красное лицо? Горб и отвратительный запах?
– Ты – токкэби, – догадалась Миён. В ее голосе послышалось осуждение.
– К вашим услугам, – Чуну низко поклонился. Даже несмотря на то, что поклон был в девяносто градусов, он все равно выглядел как издевка.
– И почему ты так выглядишь? – спросила Миён.
– Я – чхонгак токкэби
[50].
