– Тебе это читать нельзя. – Детектив Хэ протянул руку за папкой.
Джихун вернул ему дело.
– Я вас вспомнил. Вы заходили в ресторан предупредить нас о диких животных. Преступника уже нашли?
– Я не имею права разглашать информацию по открытому делу.
Джихун кивнул. Больше ничего и не требовалось. Открытое – значит, виновника еще не нашли.
– Ан Джихун!
Парень содрогнулся от бабушкиного возгласа и мигом забыл и отчет, и убитого мужчину. Убийство – ничто по сравнению с бабушкиной яростью.
15
Миён прокралась в дом, сняла обувь и скинула рюкзак прямо посреди комнаты. Мать, конечно, разозлится из-за беспорядка, но у Миён не было сил унести вещи наверх.
Она упала на диван и уткнулась лицом в мягкие подушки. Глаза горели от слез, и девушка зарылась еще глубже, чтобы ткань все впитала.
Не стоило бросать Джихуна.
Он любил наделать глупостей, но ведь она могла его удержать. Он приводил ее в бешенство. Девушка с размаху ударила кулаком в подушки.
У нее перед глазами стояло обеспокоенное выражение лица Джихуна, когда он сказал ей бежать. Так странно – он сделал это ради нее. И больше всего ее смущало то, что она без задней мысли приняла его помощь. Доверилась ему и убежала.
Миён перевернулась на спину и уставилась в сводчатый потолок. Сквозь застекленный люк светила луна. До полнолуния еще столько дней… Луна ворошила ее голод, раздувала его. Боль была настолько глубокой, что хотелось свернуться в комочек.
На лестнице послышались звуки шагов, и Миён мигом села. Пригладив взъерошенные волосы, она поднялась с дивана.
– Мама, так ты дома.
– Ты плакала? – Йена остановилась на нижней ступеньке и пронзила дочь хищным взглядом.
– Нет, конечно. – Миён едва удержалась от того, чтобы потрогать щеки. Не осталось ли там слез?
– Что произошло?
– Ничего. – Миён впервые настолько бесцеремонно врала матери.
Йена замерла, и Миён на мгновение показалось, что она смутила мать.
– Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Сердце Миён забилось с бешеной скоростью, а на лбу, несмотря на холод, выступил пот.
– Например, что вот это такое? – Йена достала из кармана коричневый конверт.
– Ты все неправильно поняла… – Миён судорожно пыталась придумать, как бы объяснить все матери, не выдав накопившиеся секреты.
– Что я тебе говорила об этой магии? – Йена помахала конвертом – символом позора Миён.
– Но она мне нужна.
– Рассказывай, что происходит. Сейчас же. – С приказом матери не было смысла спорить.
– Не могу. – Миён мысленно молилась, чтобы мать оттаяла, хотя бы в этот раз.
– У тебя всего один шанс. Или клянусь… – Йене не было нужды заканчивать предложение. Разочарование на ее лице било больнее тысячи угроз.
– Проблема в моей бусине…
– Я тебе уже говорила, их не существует, – перебила дочь Йена. – И мне не нравится, что ты врешь.
Миён затопило отчаяние. Она знала, что бусины существуют, и не верила, что мать, прожив столько лет, о них не знала. Зачем матери это утаивать?
– Я не вру. Просто выслушай меня…
Рука матери с оглушительным звуком соприкоснулась с щекой Миён, и звон эхом прокатился по комнате.
– Чем я заслужила твое неуважение?
– Ничем. – Миён прижимала ладонь к щеке, отчего слова прозвучали приглушенно.
Йена подняла руку, точно собираясь положить ту дочери на плечо, но потом безвольно ее уронила.
– Миён-а, я так строга, потому что в тебе живет слабость. И виновата в этом я – ведь когда-то я тоже была слаба.
Миён поняла, что Йена говорит об отце. Мать считала, что слабее людей бывают только кумихо, которые влюбились в людей.
– Я не хочу тебя потерять. – Впервые в жизни Йена сказала дочери нечто отдаленно похожее на слова любви. – Поэтому у нас есть определенные правила. Я всерьез беспокоюсь о твоей безопасности.
– Я исправлюсь, мама, – пообещала Миён.
– Надеюсь. – Йена разорвала конверт на множество маленьких кусочков и бросила их на пол.
Что-то с матерью было не так. Йена знала о кумихо больше преданий, чем Миён и Нара, вместе взятые. И Йена наверняка была в курсе существования лисьих бусин. Так почему же она молчит? Во что такое ввязалась Миён, что даже мать не решается рассказать ей о бусинах?
«Я обязательно выясню, – думала Миён, глядя на разбросанные по полу кусочки конверта и талисмана. – Я исправлю свои ошибки, разгребу все, что натворила, и, заслужив доверие матери, выясню правду».
16
Джихун запарковал починенный скутер перед продуктовым магазином. Стояла поздняя осень, и от холода у Джихуна раскраснелись щеки. Ему хотелось выпить чего-нибудь горячего.
Сказать, что хальмони была расстроена, – ничего не сказать. Но у нее были дела в ресторане, так что к механику за скутером пришлось ехать Джихуну. И он решил воспользоваться этой возможностью, чтобы передохнуть от сердитой хальмони.
Перед автоматом с подогретым кофе Джихун замешкался; его мысли занимали совсем не теплые кофейные баночки. Повернувшись к автомату с холодными напитками, он краем глаза заметил какое-то движение снаружи.
Словно видение, вызванное к жизни его желанием, за низеньким пластиковым столиком сидела Миён. Она так низко свесила голову, что волосы закрывали ей лицо.
Джихун вышел из магазина и сел напротив девушки.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она, не поднимая головы.
– Да вот решил, что это отличное место для сна. Ты, похоже, так же подумала.
– Ты такой весельчак, – но, судя по голосу Миён, она совсем так не считала.
– Уж надеюсь, – Джихун откинулся на стуле. Под сложенными на столе руками Миён он заметил коричневый конверт. – Что это у тебя?
– Ничего, – пробормотала девушка и, сначала прижав конверт к груди, убрала его во внутренний карман школьного пиджака.
– Если что, я ничего не сказал… – сообщил Джихун, а когда девушка не ответила, пояснил: – …полиции. Если ты об этом переживала.
– Мог меня не прикрывать, – она выглядела не сердито, а подавленно. Опустошенно. Как парусная лодка посреди озера в полный штиль. Такую Миён Джихун еще не видел.
– Ну мы же друзья.
– Зачем тебе это нужно? Я никогда не просила тебя дружить со мной.
– А об этом и не надо просить. Это просто случается.
– Я сама могу о себе позаботиться.
– Но ведь необязательно делать это все время.
