– Миён-а, что, черт возьми, случилось? – В комнату ворвалась Сомин. Глаза у нее опухли от слез. Следом за девушкой с видом потерянного щенка семенил Чханван.
– Пожалуйста! Я веду расследование, – попытался одернуть их полицейский.
Сомин недовольно поджала губы и отступила назад, пристально уставившись на полицейского.
Мужчина обратил недоверчивый взгляд к Миён.
– То есть ты утверждаешь, что ничего не помнишь о нападавшем? Ты ведь в курсе, что сокрытие информации карается законом?
И подозрениям тоже можно было не удивляться. Когда Миён нашли, руки у нее буквально были по локоть в крови.
– Я ничего не знаю. – Миён опустила голову под тремя парами сверлящих ее глаз.
– Может, поездка в участок освежит твою память?
– А это обязательно? – подал голос Чханван.
– Вопросы тут задаю я.
– Вы бы лучше нашли того, кто это сделал, а не угрожали свидетелю, словно он и есть преступник! – огрызнулась Сомин.
– Я просто хотел узнать, действительно ли она ничего не помнит, – боязливо проговорил полицейский.
– О. – Сомин слащаво улыбнулась, но глаза ее резали не хуже лазеров. – Ну тогда, видимо, с вопросами на сегодня покончено: вам же уже все рассказали.
– Ладно. – Полицейский убрал блокнот в карман. – Если что-нибудь вспомните, сообщите.
Он достал визитную карточку и вручил не кому иному, как Чханвану. Миён бы рассмеялась, если бы не готова была в любой момент разрыдаться.
Когда полицейский ушел, Сомин снова набросилась на Миён.
– Что произошло? Кто это сделал? – Гнев Сомин пронзил сердце Миён насквозь. Она и подумать не могла, насколько привязалась к этой девчонке. Под разочарованным, мучительным взглядом Сомин Миён замялась.
– Я не могу… – Миён не сумела закончить фразу.
– Но ты же знаешь. Я вижу, ты что-то недоговариваешь.
– Извини.
– Не нужны мне твои извинения. – Сомин, громко топая, направилась в сторону палаты Джихуна, оставив Чханвана с Миён.
Миён наконец обрела голос:
– Чханван-а.
Он кинул на девушку грустный взгляд.
– Ты правда не можешь рассказать, что произошло? Даже если это поможет Джихуну и его хальмони?
Миён молча покачала головой.
Лицо Чханвана вытянулось, и он бесцветным голосом произнес:
– Иди домой. Мы посидим с Джихуном.
И Чханван ушел, оставив Миён одну в зале ожидания. Она никогда не слышала, чтобы он так резко с кем-то говорил. А его разочарованный вид добил ее окончательно.
* * *
Миён не стала возвращаться домой, но и в палату не пошла – решила дать Сомин и Чханвану побыть наедине с Джихуном. Впрочем, даже когда они направились в палату хальмони, Миён осталась сидеть на неудобном стуле в зале ожидания.
Медсестра, работавшая в ночную смену, принесла Миён стакан воды.
Девушка приняла его и благодарно кивнула.
– Иди посиди с ним, – посоветовала медсестра. – Пациентам становится лучше, когда рядом с ними близкие.
– Не уверена…
– И близким от этого тоже лучше. Иди поговори с ним. Он тебя услышит.
Миён хотела сказать, что не знает, можно ли ее назвать близким Джихуну человеком, но не могла сопротивляться доброте медсестры.
Тишину в маленькой палате нарушали лишь звуки работающего оборудования. Джихун лежал неподвижно, и на мгновение Миён запаниковала – но потом увидела, как его грудная клетка слабо вздымается и опускается.
Она села и взяла ладонь Джихуна в свои забинтованные руки.
Почему-то ожоги на ладонях никак не хотели заживать. Несмотря на все протесты, медсестры забинтовали Миён руки.
– Прости меня, – произнесла она. – За мою мать, за твою хальмони. За все.
Она крепко сжала его ладонь; раны на руках заболели, а костяшки побледнели.
– Ты должен проснуться, просто обязан. – Казалось, от стыда она вот-вот сгорит дотла и останется только пепел.
Рука Джихуна дернулась, и взгляд лисицы взметнулся выше, к его лицу. Парня затрясло, и Миён отскочила назад. Оборудование бешено запищало, словно крича: «Сделай что-нибудь!»
В палату вбежали медсестры и, оттеснив Миён в сторону, опустили поручни на койке Джихуна.
– Тебе лучше уйти. – К Миён подошла та же самая медсестра, что говорила с ней чуть раньше.
– Что происходит? – спросила девушка.
– У него приступ, такое случается после травм, – ответила медсестра. Но Миён была превосходной лгуньей и знала, когда люди что-то недоговаривают.
Она вышла в коридор. Ноги подкосились, и она без сил рухнула на скамейку возле стены. Что-то было не так. Она чувствовала в Джихуне энергию, что-то знакомое, что-то сильное.
Миён вдруг осознала, что бусина никуда не исчезала.
Она была внутри Джихуна.
* * *
– Он жив. – Йена села рядом с Миён в зале ожидания.
Медики спасли Джихуна, но девушка не осмеливалась вновь зайти к нему в комнату.
– Да, – подтвердила Миён.
– Что ты сделала?
– Использовала бусину. – Не было смысла врать. Мать все равно в конце концов узнает.
– Глупая девчонка.
– Ты соврала мне. – Внутри разрастался огонь гнева, и Миён не собиралась его тушить – хотя бы потому, что за гневом она не чувствовала остальных эмоций, о которых так хотелось забыть.
– Что? – Голос Йены был низким, холодным.
– Ты говорила, что еву кусыль не существует. Если бы ты мне сказала… если бы я знала…
– Я тебе о них не рассказывала, потому что знала, что ты еще до этого не доросла. И я была права: сначала ты свою бусину потеряла, а потом запихнула в этого жалкого мальчишку.
Это была сущая правда. Гнев Миён разом угас, а без него лисица почувствовала себя совершенно опустошенной.
– И что нам теперь делать?
– Я хочу вырвать бусину из его груди.
Развернувшись, Миён увидела на лице матери отрешенное выражение.
– Но ты не можешь сделать этого, не навредив мне?
– Да, я могу повредить бусину, – подтвердила Йена. – Жизнь мальчишки меня не волнует, но тобой я рисковать не стану.
Миён должна была чувствовать благодарность, может, даже облегчение. Но внутри была только пустота.
– Тебе нельзя находиться рядом с ним, – сказала Йена. – Если у него твой еву кусыль, он сможет тебя контролировать.
– Он не станет этого делать. Я ему доверяю.
