– Ты опять спал в больнице ночью, да? – Сомин повертела в руках измятый пиджак Джихуна. – Тебе некомфортно дома? Можешь у нас остаться. Мама возражать не будет, да и Дубу по тебе скучает.
– Нет, мне и дома нормально, – отказался Джихун, все так же не сводя глаз с экрана.
– А дом-то все еще ваш? – спросила Сомин. – Твоя мать оплачивает больничные счета. Уверена, она бы и с арендной платой тебе помогла, если бы знала, что ваш домовладелец сменил плату на месячную. Ты же сам в курсе, он пытается вытурить вас, пока хальмони в больнице.
– Мне не нужны деньги этой женщины. – Джихун закрыл глаза, отгоняя нарастающую головную боль. Ему и так пришлось смириться с фактом, что мать платила за больницу. Сомин убедила его, что это ее обязанность перед матерью и сыном. Но Джихун был не готов просить заплатить еще и за дом, тем более что мать даже не пригласила остаться с ней и ее новой идеальной семьей. Она наверняка знала, что он откажется, но даже не предложила этот вариант.
Сомин развернула друга за плечи, взглянула на пожелтевшую кожу.
– Джихун-а, я волнуюсь за тебя.
– Не надо. У меня все под контролем. – Джихун сжал в кулаки трясущиеся руки и пихнул их в карманы, подальше от орлиного взора Сомин.
– Может, стоит ей позвонить?
– Я уже сказал: я не буду звонить матери.
– Не матери, – покачала головой Сомин. – Ку Миён.
От одного звука ее имени сердце Джихуна сжалось от боли.
– И почему ты хочешь, чтобы я ей позвонил? Ты ей никогда не доверяла.
– У нее много секретов. Если она знает, кто на тебя напал…
– Я же уже говорил: ее там не было, когда все произошло. Она пришла позже. – Джихуну очень не хотелось врать Сомин, но так было лучше. Лучше держать ее в неведении.
Сомин потрясла головой. По глазам было видно, что ее раздирают противоречия.
– Да даже не в этом дело. Я считаю, что тебе не помешало бы как-то закрыть этот вопрос. Ты все время такой грустный, Джихун-а. Мне это не нравится.
– Я не грустный. Просто занят, – отмахнулся от подруги Джихун.
– Не дай гордости снова встать у тебя на пути.
– Снова? – Джихун сощурился, пытаясь прочитать слова на экране, но буквы никак не хотели обретать смысл.
– Ты боишься признавать, что скучаешь, – ведь тогда ты будешь казаться самому себе слабаком, – пояснила Сомин. – Но может, это поможет тебе ее отпустить?
– Мне твоя любительская психология не нужна. – Джихун выбрал случайный вариант и выругался, когда тест выдал, что ответ неверный.
– Я просто беспокоюсь за тебя, Джихун, – ответила Сомин.
И в этом-то и проблема. Джихун не хотел, чтобы за него беспокоились. Так было только больнее, когда его бросали.
38
Больница представляла собой высокое серое здание с широкой дорогой, ведущей прямо ко стеклянному входу. Таблички вокруг пестрили пожеланиями «Счастливого Лунного Нового года!». Подходил конец января, начались зимние каникулы. И, соответственно, прошел месяц с того момента, как Миён разрушила жизнь Джихуна и сбежала.
– Джихун-а, как экзамены? – поинтересовалась сестра Чан, когда парень подошел на медпост на седьмом этаже.
– Занял третье место в рейтинге класса.
– Твоя хальмони будет тобой гордиться.
Джихун улыбнулся, но то была лишь слабая тень его прежней улыбки с глубокими ямочками.
– Сегодня чтоб точно домой ушел, – пригрозила ему сестра Чан. – Хальмони бы не одобрила твоих регулярных ночевок в больнице.
– Слушаюсь.
В палате хальмони его встретил писк мониторов. Вторая койка сегодня пустовала, но скоро туда снова кого-нибудь положат. Они не могли позволить себе частную палату, однако другие пациенты никогда не задерживались надолго. Джихун помрачнел: ему вдруг вспомнилось, как был плох харабоджи
[93], последним занимавший соседнюю койку.
– А вот и я, хальмони.
Джихун опустил увлажнитель кислорода. Достав из кармана гигиеническую губную помаду, он поднял кислородную маску и помазал женщине губы.
– Это чтобы у тебя губы не сохли. Ты же терпеть не можешь, когда они трескаются.
Парень вынул из сумки бумажку.
– Я занял третье место по результатам экзаменов, хальмони. Ты бы ни за что мне на слово не поверила, так что вот, смотри.
Где-то в глубине души он лелеял надежду, что сейчас, впервые за месяц, хальмони откроет глаза.
Но она оставалась неподвижна.
– Знаю, ты задаешься вопросом, почему не первое, – непринужденно продолжил Джихун. – Может, у меня и получилось бы, если бы ты меня больше шпыняла.
И снова тишина. Парень обреченно вздохнул.
– Джихун-а?
Он развернулся и увидел детектива Хэ.
– Аджосси.
– Как она сегодня?
– По-моему, цвет лица получше стал, – ответил юноша, хотя не мог утверждать ничего наверняка.
– Выглядит она хорошо.
Детектив Хэ сжал плечо Джихуна. Мужчина хотел его этим утешить, но Джихун, наоборот, весь напрягся. Он не привык к подобным отеческим проявлениям чувств. Рядом с детективом Хэ парень начинал задумываться, как бы все обстояло, присутствуй в его жизни отец. Но, думай об этом, не думай, ничего не изменится. Отец Джихуна был преступником и эгоистом. И даже если бы он остался, до непоколебимого и доброго детектива Хэ ему было далеко.
Джихун прочистил горло и кивнул на противоположную сторону комнаты:
– Похоже, скоро у нас будет новый сосед.
– Да, господин Ким скончался прошлой ночью. Я только что видел его дочерей на сестринском посту. Бедные девочки.
У Джихуна пересохло во рту. В последнее время такое часто случалось, когда он слышал о чьей-либо смерти. Джихун очень боялся стать одним из таких бедных мальчиков, которых шепотом жалели в коридорах, когда они теряли любимых.
– Он же вроде не так серьезно болел.
– Он теперь в лучшем месте, и да упокоится его душа с миром.
– Вы правда в это верите? – спросил Джихун.
Детектив Хэ был ревностным христианином. Впрочем, за последний месяц, пока Джихун пытался свыкнуться с состоянием хальмони, он нашел в этом некоторое утешение.
– Иногда мы не находим искупления при жизни, но можем получить его после смерти.
– Ну, люди не должны умирать слишком рано. Это несправедливо.
Детектив Хэ кивнул. Джихун не понял, соглашается он или нет.
– Что вы здесь делаете?
