– Не хочет питаться? – раздался мужской голос.
– По-видимому, нет.
– Ей станет только хуже.
– Я плачу тебе не за то, чтобы ты мне тут очевидные вещи озвучивал. – В голосе Йены звучало недовольство.
– Ей повезло, что в ней течет человеческая кровь, она сдерживает худшие симптомы. Но если Миён не будет питаться, ты мало чем сможешь ей помочь.
– Есть одно решение… – произнесла Йена.
– Бусина в Сеуле.
– Опять же, это я знаю.
Пауза.
– Наверное, мне пора. Мы ничего не обнаружили, а мои связи иссякли.
– Так найди еще! – рявкнула Йена.
– Это будет дорого стоить.
Пауза.
– Бери из сейфа столько, сколько понадобится.
– Слушаюсь.
Раздался звук удаляющихся шагов, а потом – мягкий щелчок двери ванной.
Миён наконец открыла глаза. Комната расплывалась в светлой дымке. Среди белых пятен на фоне белых стен девушка все же различила материнские губы, нос, глаза.
Миён скрутила еще одна волна тошноты.
– Больно.
Миён не узнала собственный голос – он скорее напоминал какое-то мучительное мяуканье.
– Скоро пройдет. Ты – моя дочь. Умная, красивая и сильная. И ты справишься.
Миён задрожала от холода ванны и острой боли, пронзавшей ее кости.
– Я буду хорошей дочерью.
– И будешь питаться? – Беззлобный, искренний вопрос.
Вместо ответа Миён всхлипнула. Впрочем, Йене этого было достаточно.
– Ты отказываешься питаться из-за того мальчишки?
– Да, – прошептала Миён. – Но не в том смысле. Пока я не встретила его и не осознала, что могу за него переживать, я убеждала себя в том, что мне нет дела до чужих жизней. Однако это неправда. Если я продолжу убивать, чтобы жить, я стану чудовищем. А я не хочу им становиться.
Йена молчала. Миён успела подумать, что мать ушла, и открыла глаза – но Йена все еще сидела возле ванны, погрузившись в мысли. Миён вдруг поняла, как могли прозвучать ее слова. Что, возможно, она считает Йену чудовищем и не хочет быть похожей на нее.
– Ты считаешь, что месяц назад сделала свой выбор, однако это не так, – отрывисто промолвила Йена. – Ты ждешь и надеешься, пока на тебя снизойдет откровение, которое даст тебе все и сразу.
– А это плохо? – спросила Миён. – Не хочу, чтобы люди из-за меня страдали.
– Я думала, я тебя чему-то да научила. Я прожила так долго, потому что всегда решала сама за себя. Даже если все варианты плохи, – Йена встала, – нужно что-то выбрать.
Йена вышла, и Миён снова содрогнулась – но уже не от холода ванны.
41
Когда у Джихуна случались эпизоды – так их образно называли доктора, – ему снились яркие сны. Настолько яркие, что, будь у юноши хоть толика художественного таланта, он мог бы нарисовать картину.
Иногда ему снилась хальмони, и в этих снах они, довольные, жили самой обычной жизнью. В такие дни Джихун просыпался с мимолетным привкусом счастья, которое быстро рассеивалось.
Иногда ему снились родители – что они никуда не уходили и любили его, как нормальная семья. В такие дни Джихун просыпался с горечью, жалея о том, чего никогда не знал и не имел.
В этот раз он видел сон, который ненавидел больше всего. После таких снов он всегда просыпался с чувством гнетущей тоски. Ему снилась Миён.
Его путь освещала красная нить. Джихуну много раз снилось, как он идет вдоль этой нити, а на другом ее конце находится Миён. В начале сна всегда светило золотое солнце, но спустя некоторое время свет становился багряным.
Девушка сидела на скамейке под сияющей луной. Она обернулась к нему. На губах играла улыбка.
– Что делаешь? – Джихун сел рядом.
– Разговариваю с луной. – Ее голова легла ему на плечо, идеально примостилась в изгибе его шеи.
– О чем?
– Просто решила поздороваться.
– Луна что-то не особо разговорчива, – ответил Джихун.
– Дело не в том, что она говорит, а как. – Лисица откинула голову, чтобы взглянуть на него. – Я все думала, когда же ты найдешь меня.
– Это было несложно. – Он кивнул на нить, которая, исполнив свое предназначение, растворилась в ночи.
– Красная нить. Неужели мы с тобой связаны судьбой, Джихун-а?
Парень улыбнулся, вспомнив старую легенду о красной нити, что связывала две души, предназначенные друг другу судьбой.
– А тебе нужно мое сердце? – спросил он. – Его изрядно потрепало.
– Мое уже в твоих руках. – Миён потянулась к нему, и он, улыбнувшись и откинувшись, ответил на ее мягкий поцелуй.
Что-то мокрое, соленое, с металлическим привкусом капнуло ему на губы, затекло на язык. Джихун притронулся к губам, и пальцы окрасились в красный.
Он посмотрел на Миён. Из носа у нее текла кровь, заливала подбородок, капала на колени.
– Мне пора, – жалобно извинилась она.
– Ты не можешь уйти, – попытался остановить ее Джихун. – Мне нужны ответы!
– Ответы? – Кожа девушки была бледной, почти прозрачной.
– Моя хальмони больна.
– Что? – Ее слова резким эхом раздались вокруг.
– Что твоя мать с ней сделала? Пожалуйста, скажи. Пожалуйста, помоги нам.
Джихун протянул руку, но схватил только воздух.
Она исчезла. Джихун остался один, лишь с луной наедине.
42
Миён подскочила в постели; сердце билось как бешеное, отдаваясь даже в кончиках пальцев.
Ей приснился очередной яркий сон. Каждый раз она задавалась вопросом: неужели ей это снится от тоски по тем дням? Или же Джихун действительно там был? Но в этот раз что-то беспокоило Миён, и она отчаянно хваталась за ускользающий сон, пыталась его вспомнить.
Девушка села, игнорируя ноющую боль в мышцах. Все тело закостенело, как будто она пробежала марафон. Миён потянулась за водой.
Стакан на прикроватной тумбочке был пуст.
Когда Миён вышла в коридор, в квартире было тихо.
Она доплелась до кухни и налила себе воды. Вот уже месяц лисица не чувствовала сытости. Ничто не могло заглушить грызущий голод в животе. Они перепробовали множество продуктов, Миён ела днем и ночью. Но она прекрасно понимала, что утолить голод сможет только ци.
Она жадно пила воду, закинув голову вверх, чтобы не пролить ни единой капли, когда на кухне включился свет.
