– Мне еще нельзя пить, – напомнил ей Джихун.
– В мое время даже пятилетние дети вино пили.
Старушка протянула ему бутылочку, и Джихун, низко поклонившись, аккуратно взял ее.
– А еще тебя кто-то искал.
– Чханвани? – спросил Джихун.
– Нет, симпатичней. – Хальмони Хван подмигнула.
Джихун помрачнел. Оставалось надеяться, что это не очередные кредиторы.
* * *
В ресторане было темно. На пустых столах стояли перевернутые стулья. На входной двери висело написанное от руки объявление: «ЗАКРЫТО НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК». Стоило Джихуну только сосредоточиться – и он смог бы представить пронизывающий воздух запах бабушкиного ччигэ, звон тарелок, смех посетителей. Но он не стал. Было больно вспоминать те дни, ведь он всегда принимал их за должное. Никогда не ценил жизнь с хальмони.
Он захлопнул за собой дверь в квартиру, и пуджоки на дверной раме зашелестели на сквозняке. Джихун сбросил обувь и аккуратно поставил ее рядом с любимой парой хальмони – черными поношенными рабочими ботинками.
Прошел всего месяц, но казалось, дом скучал по хальмони не меньше Джихуна. Все оставалось на своих местах, но как будто померкло. Парень почти услышал радостный лай Дубу, бегущей по коридору. Но собачка жила у Сомин – и это к лучшему, ей там уделяли много внимания. А Джихун за последний месяц провел больше времени в больнице, чем дома.
– Ну и бардак у вас тут.
Джихун резко развернулся. Из темной кухни показался человек.
– Кто ты? – Джихун поднял кулаки, готовясь к нападению.
– Я тебе не враг, – произнес голос. Определенно мужской.
– Если ты мне не враг, то покажись.
Парнишка, выступивший на свет, был едва ли старше Джихуна. Может быть, лет двадцати. У него было точеное лицо и светлые глаза.
– Приятно познакомиться. Я Чуну. – Парнишка ослепительно улыбнулся.
– Я бы представился, но мне как-то пока не доводилось знакомиться с людьми, пытающимися меня обокрасть.
– Ты серьезно считаешь, что я решил тебя обокрасть? – поднял бровь Чуну.
Справедливое замечание. Высокий парнишка выглядел так, будто сошел со страниц глянцевого журнала. На нем были темные штаны и длинное шерстяное пальто. Из-под рукава выглядывали золотые часы. И, скорее всего, за их стоимость вполне можно было бы оплатить добрую часть счетов из пачки на столе.
– И зачем ты сюда явился? – Джихун бросил взгляд на диван – там лежала его куртка, в кармане которой остался телефон.
– Сам не перестаю себя спрашивать. И почему я вечно ввязываюсь в подобные авантюры? – Чуну сел рядом с курткой Джихуна и преспокойно закинул ногу на ногу. – Наверное, из-за лица. Я так хорош собой, что люди ко мне тянутся. Ну а я не могу отказаться от хорошей компании.
Да кто этот парень?
– Я умею слушать. И поэтому люди мнят, что могут со мной откровенничать. Стоит чуть-чуть подождать – и вот я уже знаю их самые сокровенные секреты. А ведь, казалось бы, все должны бояться токкэби. – Чуну пожал плечами.
Джихун отпрянул и окинул Чуну критическим взглядом. Токкэби всегда описывают страшными уродами – как та тварь, которую Джихун встретил в лесу. Но у озабоченного гоблина из леса и этого красивого парнишки на диване не было ничего общего.
– И что понадобилось токкэби у меня дома? – Глаза Джихуна метались по комнате в поисках какого-нибудь оружия.
– А ты как думаешь? – Губы Чуну изогнулись в улыбке, как будто он загадал Джихуну загадку.
– Йена!
– Дэнг!
[97] – радостно воскликнул Чуну. – Не та кумихо.
У Джихуна внутри все затрепетало, словно стая стрекоз решила разом взлететь.
– Миён? – прошептал он ее имя, боясь дать себе даже малейший проблеск надежды.
– Она волнуется о тебе.
У Джихуна заболели глаза, точно он слишком долго держал их открытыми на морозе. Потом до него дошло, что он не моргал.
– Она убьет меня, если узнает, что я тебе об этом сказал, – проговорил Чуну. – Миён попросила удостовериться, не зарос ли ты тут грязью. Я не рассчитывал, что ты так скоро вернешься. Но я не из числа тех, кто станет прятаться.
– Где она была?
– Поблизости. – Чуну махнул рукой, точно это все объясняло.
Джихун решил, что терпеть не может этого парня.
– Ладно. – Чуну встал. – Уже поздно, а я хочу есть. Как думаешь, дети с детской площадки уже успели уйти?
Джихун раскрыл глаза в ужасе. Чуну внезапно хрипло рассмеялся.
– Ох, видел бы ты свое лицо! – Он шлепнул себя по колену. – Токкэби не едят людей. У меня слишком нежный желудок. Мое тело – храм, и с ним нужно обращаться бережно.
Джихун потерял дар речи.
– Мне пора. Насчет голода я не шутил. Хм, взять чачжанмен
[98] или тямпон
[99]? – вслух начал рассуждать Чуну, неторопливо шагая к двери.
– Пусть сама придет! – выпалил Джихун.
– А? – не без любопытства взглянул на него Чуну.
– Если она так за меня переживает, пусть сама ко мне придет. – Джихун сжал пальцы на швах штанов по бокам, чтобы не выдать охватившего его волнения.
Чуну задумался на мгновение, а потом кивнул и вышел. Дверь с хлопком закрылась, и пуджоки заколыхались. Они оказались совершенно бессильны против токкэби, но у Джихуна не было времени об этом подумать. Он повалился на диван. У него начиналась мигрень.
46
Миён вот уже несколько недель как вернулась, но никак не могла сподвигнуть себя искать способ разбудить хальмони Джихуна. Сначала девушка попыталась отдать ей немного своей ци. Однако она быстро обнаружила, что сил у нее почти нет, и после попытки установить связь лисица едва успела добежать до раковины, куда ее вырвало. На этом попытки кончились.
Но сейчас перед ней стояла проблема посерьезнее. Миён не хотелось этого признавать, но ей обязательно надо было поговорить с Джихуном. Она откладывала их встречу как могла, надеясь, что сумеет незаметно помочь хальмони и сбежать. Но ей нужен был свободный доступ в палату женщины – не могла же она туда каждый раз вламываться. Да и Джихун проводил с хальмони все часы посещения напролет. Поэтому последнее время девушка приходила в больницу, ждала, пока Джихун выйдет из палаты хальмони, и прокрадывалась туда сама. Но однажды лисицу обнаружила медсестра и начала задавать слишком много вопросов. Миён кое-как ее отвадила, сказав, что просто потеряла счет времени, но бдительная медсестра наверняка уже запомнила ее лицо.
