Миён упала на колени, выставив вперед руки. В ладонь впился кусок разбитого стекла, и она выругалась. Но даже ругательство вышло слабым. Она бы там так и осталась лежать под ледяным дождем, охлаждающим ее разгоряченные щеки, но сверху нависла тень.
– Ну что за зрелище, – цокнул языком Чуну. – В других обстоятельствах я бы возликовал при виде симпатичной девчонки, распростертой на земле в ожидании меня. Но я не понаслышке знаю, что ты кусаешься.
У Миён не было сил ни накричать на него, ни ударить, хотя неимоверно хотелось сделать и то и другое.
Чуну поднял ослабевшую лисицу, перекинув ее руку себе через плечо.
Миён была признательна, что он не закинул ее на плечо, как мешок с картошкой. За последние дни она научилась ценить подобные мелочи.
Ее бесцеремонно закинули в ванну, чтобы не заливала чистый пол. Потом Чуну вернулся с кружкой горькой дымящейся жидкости. Наверняка разогрел ее специально для промерзшей до костей девушки – и почему-то от этой мысли бурда в кружке показалась ей еще отвратнее.
– Что-то не припомню, чтобы ты брала с собой зонт, когда мы уходили. – Чуну приподнял в руке зонтик.
– Не брала, – пробормотала Миён, сбрасывая ботинки и выливая из них грязную дождевую воду.
– И где ты его взяла?
Миён не хотела сознаваться, но она знала, что Чуну и так догадается.
– Джихун дал.
– Настоящий рыцарь.
– Я не хотела его брать. – Миён стянула носки.
– Но он применил на тебе бусинную магию?
– Не называй ее так.
Девушка кинула в него носки, но вместо Чуну попала в стену. От носков во все стороны разлетелись грязные брызги. Токкэби поморщился. Он ненавидел грязь в своем доме.
– У него твоя бусина. Он может заставить тебя делать все, что ему вздумается. Как еще это называть? – Чуну протянул Миён полотенце.
– Только вот он не знает, что бусина у него. – Миён вылезла из ванны. Она уже гораздо тверже держалась на ногах.
– И что, это помешало ему раздавать команды?
Миён от ярости даже не смогла ничего ответить.
– Вот видишь, – пожал плечами Чуну.
– Тебе платят не за то, чтоб ты мнение свое высказывал. – Миён попыталась спародировать интонации матери, но вряд ли бы они сработали, учитывая, что выглядела девушка как мокрая крыса.
– Скажу я это или нет, менее опасным он для тебя не станет.
– Он тоже в опасности. По-моему, бусина причиняет ему страдания. Его смертное тело не предназначено для такой мощи.
– Ты не питаешься, чтобы ему не навредить. Ты вернулась, чтобы помочь его хальмони. Тебе этого мало?
– Всего будет мало. Будь у меня хоть десять ртов, чтоб извиниться, все равно было бы мало.
Миён направилась в сторону своей комнаты.
– Эй! С тебя вообще-то капает! – крикнул Чуну ей вслед.
Миён проигнорировала замечание токкэби, а когда он попытался последовать за ней, захлопнула дверь перед его носом. Инфантильно, но так приятно. Она стянула с себя мокрую одежду, побросала ее на пол и завернулась в халат.
Миён упала на кровать, врезавшись головой в спинку. К числу несчастий этого дня добавилась боль.
Чуну был прав. Она терпеть не могла то, как часто он был прав. Джихун обладал ее бусиной – а соответственно, и властью над кумихо. И когда он требовал, чтобы она что-то сделала, Миён чувствовала в груди пламя. Она не могла сопротивляться его командам.
Девушка взглянула на висевший на стене календарь. До следующего полнолуния еще три недели, а до сотого дня – месяц. Отсчет начался в день, когда Йена напала на Джихуна. Первая ночь, в которую Миён не питалась. И с каждым полнолунием, с каждым разом, когда она отказывалась добывать новую энергию, лисица становилась все слабее и слабее, пока наконец не исчезнет вовсе. Она подняла ладонь, почти ожидая увидеть сквозь нее потолок. Но рука была на месте, разве что бледнее, чем обычно. Пока что.
Не только Йена искала решение. Миён тоже посетила немало монахов и шаманов, и у нее возникли собственные теории насчет еву кусыль.
У лисицы появился на один повод больше не питаться. Миён верила, что, если дать бусине достаточно ослабнуть, ее можно будет вытащить из Джихуна на сотый день. Как раз перед тем, как девушка исчезнет навсегда.
Миён снова задалась вопросом, что происходит с кумихо, когда они умирают. Неужели у них и правда нет душ? Они просто перестают существовать, и все?
Через месяц она выяснит ответ.
Изолированность – враг человечности. Одиночество – угроза состраданию.
Возможно, именно поэтому кумихо выросла с ненавистью в сердце. Тогда ее еще не звали Ку Йеной. Но ее имя здесь ни к чему.
Собственная семья от нее отказалась, поэтому лисица одна жила высоко в горах. Она питалась энергией случайно забредших в горы путников и раздумывала, как отомстить роду человеческому.
Тем временем Сеул рос и рос вокруг гор со множеством храмов и святынь, а потом взобрался и на горные склоны.
Однажды кумихо встретила мужчину. У него был цепкий взгляд и грубые руки. Благодаря ему она чувствовала себя гораздо красивее, чем от признаний тысячи обожателей.
Он растопил ее ледяное сердце. Заставил жалеть об одиночестве.
С ним она начала мечтать о жизни без ненависти, которую питала столько сотен лет.
Но для кумихо за любовью скрывалась неопределенность.
Она жила много веков и знала, что людям нельзя доверять ее тайну. Они станут бояться лисицу или, хуже того, попытаются ею манипулировать.
И поэтому кумихо соврала мужчине. Решила, что это скромная плата за любовь.
Однако любовь и ложь несовместимы.
53
Миён ненавидела больницы. Ци утекала из больных и умирающих людей подобно воде из трещины в плотине. И соблазн попробовать эту энергию был слишком велик.
Девушка шла по коридору с опущенной головой, и ее шаги отдавались от стен быстрым стаккато.
– А ты что здесь забыла?
Миён вздрогнула от резкого окрика. Подняв глаза, она увидела Сомин.
– Я… – Лисица замолкла в нерешительности. Сказать правду или соврать?
Сомин сверлила взглядом Миён, словно ждала, что та вот-вот раскроет свой гнусный план.
– Это я попросил ее прийти. – В коридор вышел Джихун. – И ты опоздала, – обратился он к Миён.
– И зачем она тебе тут понадобилась? – спросила Сомин.
– Сомин-а, ты же сама предлагала ей позвонить.
Миён удивленно подняла брови.
