Сомин метнула в Джихуна яростный взгляд и зло прошептала:
– Именно, я предлагала позвонить, да и то чтобы гештальт закрыть!
– Я вернулась самостоятельно, – вставила Миён. Девушку бесило, что они обсуждают ее, как будто ее тут нет.
– Ну тогда можешь и проваливать самостоятельно. Ты же в этом мастер. – Сомин одарила Миён тяжелым взглядом.
– Сомин-а, уже поздно, – попытался успокоить подругу Джихун.
– И? – Сомин упрямо сложила руки на груди.
– Со мной все будет в порядке, – продолжил парень. – Ты сама сказала, мне нужно закрыть этот вопрос. Давай я сам решу, как это сделать.
Похоже, ему удалось сломить упрямую Сомин.
– Позвони, если вдруг понадоблюсь.
– Всенепременно.
Джихун обнял Сомин. И, хотя Миён знала, что к чему, она все равно ощутила укол ревности, увидев, как запросто эти двое могли проявлять внимание друг к другу.
Когда Сомин наконец ушла, Джихун, приподняв бровь, посмотрел на Миён и зашел в палату хальмони.
Лисица вздохнула. Похоже, обмена любезностями не будет – сразу к делу.
Шторы были задернуты, в комнате царил полумрак. Вторая койка пустовала, но Миён была уверена, что в переполненной больнице это явление временное.
Девушка достала купленный у шамана талисман. На самом деле она сомневалась, можно ли было вообще доверять товарам из этой шаманской лавочки, но к Наре Миён решила не соваться. Впрочем, когда она прикоснулась к желтому пуджоку, тот заискрился.
– Что ты собираешься с его помощью делать?
– Он не для хальмони, а для меня, – ответила Миён. От талисмана кожа чесалась, но пуджок и нужен был для того, чтобы ослабить ее защиту, обессилить кумихо. Она надеялась, что он также поможет ей направить в хальмони ци, парящую в больнице.
– Если честно, я никогда ничего подобного не делала. – Миён зажгла благовония.
Джихун внимательно смотрел на нее через пламя зажигалки.
– Я тебе доверяю. Хотя и скрепя сердце.
– Знаю. – Миён опустила глаза, не в состоянии выдерживать его взгляд.
Она взяла ладонь хальмони в одну руку, а в другой зажала пуджок. Раскрывшись навстречу хальмони, лисица отыскала ее ци. Еще слабее, чем в прошлый раз. Догорающий уголек.
Миён боялась притрагиваться к этой энергии. Боялась, что, когда она почувствует ее вкус, в ней сразу проснется чудовищный голод. Поэтому она попыталась найти другой способ связаться с хальмони.
Шепот, тихий, как дуновение ветра, прошелестел: «Бедное дитя».
Миён потянулась к этому голосу – такому теплому, такому знакомому.
«Прости себя».
Она нахмурилась.
У Миён не было времени задумываться, а не решил ли разум сыграть над ней злую шутку. Она отдаленно чувствовала, как колышется ци хальмони. Девушка попыталась перелить в старушку энергию больных, но та воспротивилась ее хватке подобно дюжине змей, извивающихся в руках.
Миён выжала собственную энергию и попыталась ухватиться за ускользающую ци пациентов.
«Нет, так не пойдет, – прозвучал голос в голове. – Я не хочу жить за счет других».
Голос звучал как будто издалека, но Миён уже могла его разобрать.
«Хальмони?» – мысленно выдохнула она. Ее слова отозвались эхом, словно во сне.
«Отпусти, дитя».
И лисица покатилась – все ниже, ниже, ниже… Казалось, падение никогда не закончится. Но тут перед закрытыми глазами она что-то увидела. Ослепительный свет заполнил ее разум.
«Пожалуйста, позвольте мне помочь. Я должна это сделать! Ради Джихуна!» – взмолилась Миён.
«Ты не обязана это делать ради его прощения». – Голос хальмони был таким добрым и понимающим – и он разбил Миён сердце.
«Когда он узнает, что я сделала…» – девушка не смогла закончить мысль.
«А ты ему не говори. Все, что от тебя требуется, – это любить его».
«Я не могу, – ответила Миён. – Я этого не заслуживаю».
«Это решать не тебе, дитя».
Миён почувствовала, как ее тянет обратно. Она попыталась снова дотянуться, продраться к хальмони, но связь прервалась с резким шумом и вспышкой, ужалила Миён током. Когда она открыла глаза, Джихун стоял над ней на коленях.
– Слава богу. Я боялся, ты себе как-нибудь навредишь. – На его лице читалось волнение. И волновался он за нее. От этого у девушки потеплело на душе.
– Наврежу? – переспросила Миён. Только тогда она поняла, что лежит на полу. Она села и потерла затылок. Должно быть, ударилась, когда упала.
– Да, тебя трясло из стороны в сторону, а я никак не мог тебя остановить. – Джихун потер щеку, и Миён заметила на ней намечающийся синяк.
– Ты как?
Миён коснулась синеющей кожи, и парень отпрянул. Волнение мигом сменилось каменной маской.
– Ну что, сработало? – Он обернулся к неподвижной хальмони, и Миён почти физически ощутила его разочарование.
Она слышала голос хальмони у себя в голове и до сих пор сомневалась, был ли он настоящим или ей привиделось.
– Нет, боюсь, не сработало. – Миён решила, что не стоит ему говорить об услышанном. Особенно если ей все-таки привиделось.
– Значит, ты не можешь ничего сделать.
– Попробую еще раз.
Миён начала собирать вещи.
Джихун не ответил. Он сел в освободившееся кресло и взял хальмони за руку.
«Все, что от тебя требуется, – это любить его», – сказала хальмони.
Но как она может любить Джихуна, если приносит ему одни страдания?
* * *
Прошло две недели, но они так ничего и не добились. Хальмони была права. Если Миён возьмет ци больных и умирающих пациентов, она может ненароком их опустошить, и тогда они умрут. А девушка станет чудовищем, которым больше становиться не хотела.
Поэтому Миён рыскала по городу в поисках реликвий и артефактов, которые, по слухам, содержали проблески энергии. Из одной чосонской вазы (которая, по преданиям, когда-то была токкэби) лисица целый день пыталась вытрясти хоть каплю энергии – но не добилась ничего, кроме вдребезги разбитой вазы.
А так как ее собственная ци постепенно покидала тело, Миён не хватало сил на бесконечную беготню.
Девушка наклонилась над раковиной и подставила ладошки под воду. К счастью, в этом крыле больницы посетителей было мало, и Миён могла спокойно приходить сюда, когда ее тошнило, не боясь попасться никому на глаза. Во рту все еще стоял привкус желчи, а желудок потряхивало, как если бы она стояла на борту корабля посреди моря.
