Миён осмотрела в зеркале свое впалое лицо. Ей становилось все хуже.
Чем ближе был сотый день, тем хуже она себя чувствовала. Иногда у нее сильно кружилась голова, и казалось, Миён находится во сне, от которого никак не могла проснуться. Но, когда боль достигала пика, она мечтала об этом почти бессознательном состоянии.
– Соберись, Ку Миён, – сказала она своему отражению. – Тебе недолго осталось.
Так себе напутствие, но зато хотя бы не тошнило.
Девушка вышла из туалета и направилась к палате хальмони. Перед дверью она на минутку задержалась, чтобы поправить рубашку. Потерла маленькое пятнышко, надеясь, что это не рвота, – хотя никак не могла исключить такую вероятность.
Наконец Миён открыла дверь и невольно вздохнула от облегчения, увидев, что Джихун еще не пришел. В палате были только хальмони и ее новый сосед. Оба пациента спали, и лишь писк мониторов нарушал тишину.
Миён села и положила голову рядом с холодной рукой хальмони. Ее беспокоило то, что кожа женщины была такой ледяной на ощупь, однако мониторы показывали медленное сердцебиение, а значит, хальмони была жива. Пока что.
В кармане завибрировал телефон, и Миён чуть не подпрыгнула.
На экране высветилось имя Йены. Девушка хотела было проигнорировать звонок, но потом вспомнила предупреждение матери.
– Алло?..
Она едва успела договорить, как из трубки донесся крик Йены:
– Ты в Сеуле? Почему ты вернулась без моего разрешения?!
– Потому что…
– Еще и заставила Чуну врать мне – за мои собственные деньги! Думала, я не замечу, какие огромные суммы ты снимаешь?!
Миён нахмурилась.
– Значит, он все тебе рассказал. Предатель.
– Вот только не надо его обвинять! Во всем виновата ты и твоя напрочь отсутствующая рассудительность! Ты сейчас с ним?
Миён догадалась, что мать говорит не о Чуну.
– Его хальмони больна. Я помогаю…
– Не смей приближаться к этому мальчишке, пока у него твоя бусина! Забыла уже, что стоит ему узнать правду – и он сможет тебя контролировать?
– Но он же не знает, – напомнила Миён.
– Если он не круглый идиот – а я не исключаю такую возможность, – скоро сам догадается! Не приближайся к этому мальчишке, Миён.
Девушка почти поддалась. Она до сих пор замирала от страха при звуке гневного материнского голоса. Однако долгие недели голода и неудач истощили и изнурили ее. Миён нужно было хоть что-нибудь, что позволило бы ей продержаться. И пусть Джихуну ее присутствие, судя по всему, было в тягость, один его вид помогал ей удержать в узде усталость – хотя бы на время.
Поэтому Миён твердо ответила:
– Ты больше не можешь мне указывать, мама.
И повесила трубку.
– Это была твоя мать? – раздался со стороны двери голос Джихуна.
54
– Йена вернулась? – спросил Джихун, заходя в комнату.
Миён резко обернулась и спрятала за спиной телефон, точно это была улика. Потом вздернула подбородок, возвращая себе самообладание.
– Моя мать тебя не касается.
– Касается, раз она навредила хальмони. Может, с ее помощью мы сумеем найти решение? Почему ты не хочешь говорить, вернулась ли она?
– Все не так просто. – Миён поникла, уголки ее губ опустились.
– Ты же сказала, что поможешь.
– Скажу я, где Йена, или нет – тебе это ничем не поможет.
Джихун видел, что лисица что-то скрывает, и это его злило. Как она может что-то утаивать, когда на кону стоит жизнь его хальмони?
– Но она может сказать, что сделала с хальмони! – Джихун очень старался держать себя в руках, но каждый произнесенный им слог был полон раздражения.
Миён яростно покачала головой:
– Не вини мою мать в том, что произошло с хальмони.
Джихун не мог поверить собственным ушам. Как Миён может настолько неистово защищать свою мать? Она что, вправду считает, что Йена ничего плохого не сделала? Хальмони третий месяц в коме лежит, а она говорит, что мать винить не за что!
– Кроме хальмони, у меня никого больше нет. Но твоей матери было плевать на это, когда она на нее напала!
Его слова переломили что-то в душе Миён. Она крепко сжала кулаки. К лицу прилила краска.
– Твоя хальмони в больнице не из-за моей матери, а потому что стара и смертна. А смертные умирают. На то вы и смертные!
У Джихуна все расплылось перед глазами. Говорят, что ярость – красного цвета, но на самом деле она белая. Белизна застила собой мир и заполнила разум юноши. Еще чуть-чуть – и его захлестнула бы вспышка света.
– Ну конечно! – прокричал Джихун. – Ты же понятия не имеешь, что такое семья. Твоя мать – чудовище, а отцу ты и вовсе не нужна!
Он тут же пожалел о сказанном, но слова уже слетели с языка.
Ладонь Миён взметнулась вверх и со звоном соприкоснулась с его щекой.
Кумихо пулей вылетела из палаты, и Джихун ее не остановил.
55
На следующий день Джихун попытался дозвониться до Миён, однако она не отвечала. Или, как он подозревал, сбрасывала его звонки.
Смена в минимаркете CU
[101] стала для него маленьким адом. Джихун был вынужден стоять за прилавком, хотя на деле он горел нетерпением найти Миён и все ей объяснить. Легкие сдавливало виной, будто в груди засел язвительный демон, и Джихуну хотелось поскорее избавиться от этого чувства.
– Если тебя это так напрягает, то иди к ней домой. – На прилавок, потягивая жидкий йогурт, облокотилась Сомин.
– Я бы пошел, да только не знаю, где она живет. – Джихун бил по кнопкам кассы, все больше и больше погружаясь в себя. Он не виноват, повторял себе парень в двадцатый раз за день. Просто она его очень разозлила.
– А я говорила, что не стоит пускать эту девицу обратно в свою жизнь. – Сомин как будто специально подбрасывала дров в огонь.
– Только лекции читать мне не надо.
От отчаяния Джихун уронил голову на прилавок. Он знал, что для Миён это больная тема, он специально задел ее за живое. В тот момент он хотел лишь причинить девушке такую же боль, что испытывал сам. А ведь хальмони совсем не так его воспитывала. Она хотела, чтобы он был лучше.
Дверь в магазинчик открылась, и он подскочил на месте – но тут же сполз обратно, увидев Чуну.
– Что тебе надо? – проворчал Джихун.
– Почти уверен, что продавцов не так учат общаться с покупателями.
