– Дочь Ку Йены.
– А значит, ты…
– Умная.
– И?
– Красивая.
– И?
– Сильная.
– И любимая.
Миён почувствовала, как жизнь покинула тело матери. Холодные руки Йены обмякли. Она испустила последний, облегченный вздох. Наконец-то она была свободна.
– Нет, – всхлипнула Миён. – Я же спасла тебя. Спасла. Спасла!
Она вновь и вновь как мантру повторяла эти слова. Затем затихла. И разрыдалась.
Миён рыдала над исчезающим телом Йены, пока в конце концов от него не осталось и следа. Только воздух и легкая дымка.
77
Выплакавшись, Миён без оглядки покинула поляну. Она даже не взглянула на то, что осталось от отца, – оставила на съедение воронам.
Первым же делом девушка отправилась в шаманский магазинчик. Нара обязана была ей помочь – пусть шаманы сами разгребают, что натворили. Но в магазинчике было пусто. Не осталось ничего, даже пылинки на потертом деревянном полу. Упав посреди опустевшей лавочки, лисица разрыдалась от гнева и отчаяния – и так и лежала, пока ее не нашел Джихун.
* * *
Табличку в память о Йене установили под деревом мэхва
[110], которое, несмотря на холод, зацветало еще зимой. Выносливое и в то же время красивое дерево. Оно напоминало Миён о Йене.
Церемония прощания прошла тихо и просто, под свет убывающей луны. К Джихуну с Миён присоединился Чуну. Ему никто ничего не сказал – у Миён просто не было сил его прогнать.
Идти ей было некуда, поэтому девушка осталась у Джихуна. Его комната служила ей последним убежищем перед смертью. Бусина растворилась вместе с телом Йены, а без еву кусыль лисица наверняка совсем скоро присоединится к матери. Миён плотно занавесила окна в комнате и без солнца даже не знала, сколько дней уже прошло.
На полнолуние пришелся девяностый день. Значит, оставалось перетерпеть лишь десять суток пожирающего ее горя. Десять суток скорби, а затем девушка отправится в небытие.
Миён лихорадило, ее тело со скоростью лесного пожара охватил жар. Целыми днями она спала, а по ночам рыдала. Но каждый раз, когда просыпалась, она видела Джихуна. Он то стирал ей пот со лба, то подремывал рядом.
Джихун был ее последним утешением. И в то же время, видя боль в его глазах, она чувствовала вину.
– Слушай, это просто смешно, – как-то раз сказал Джихун, распахивая плотно задернутые шторы. – Ты не умираешь, Миён.
Девушка не ответила. Даже не двинулась, чтобы прикрыться от солнца.
– Миён-а, – мягко продолжил Джихун. – Я не знаю, что мне еще для тебя сделать. Подскажи?
Миён повернулась к нему и почувствовала щекой отсыревшую от слез ткань подушки.
– Когда я умру…
– Прекрати.
– Когда я умру, – повторила она, – не оплакивай меня. Забудь обо мне и живи, как жил до нашего знакомства.
– Миён-а. – Джихун сел рядом, поджав под себя ноги. – Если ты умрешь, я всегда буду тебя помнить. Это не значит, что моя жизнь тут же кончится. Да, люди уходят, и ничто уже не станет как прежде. Но если мы их забудем – разве можно считать, что мы их поистине ценили?
– И когда это ты таким мудрым стал? – спросила Миён.
– Когда прошел сотый день.
– Что? – Миён вскочила, и от резкого движения у нее закружилась голова.
– Я не хотел ничего говорить. Боялся сглазить. Но вчера был сотый день, – объяснил Джихун. – И ты все еще здесь.
– Нет. – Миён покачала головой, судорожно пытаясь сосчитать дни, но последние полторы недели слились в сплошную мешанину сна и горя. – Не может быть. У меня же нет бусины. Я должна была умереть!
– Неужели это так плохо? – Уголки губ Джихуна приподнялись в улыбке. – Ты так не хочешь провести свою человеческую жизнь со мной?
Миён выдохнула, внезапно осознав, что все это время не дышала. И позволила себе наконец поверить в чудо. Вместе с тем пришла легкость – если бы не было Джихуна, приковывающего лисицу к земле, она бы непременно улетела. Миён засмеялась и, обхватив юношу руками, притянула к себе.
– Я жива! – От радости у нее закружилась голова, и Миён снова хохотнула. – Жива!
– Ты жива, – ответил обнимавший ее Джихун, и девушка услышала в его голосе радость.
Внезапно помрачнев, Миён прошептала:
– И мне придется теперь жить без нее.
Джихун сжал ее ладони.
– Нам обоим придется научиться жить без любимых.
Миён вздохнула, вспомнив хальмони Джихуна. Не только она скорбела.
– Я не знаю как. – Она вся дрожала. – Она была для меня всем.
– Может быть, не стоит жить лишь ради кого-то одного. Может быть… – Джихун замолк, как-то странно изменившись в лице. – Может быть, не стоит полагаться в своем счастье и горе лишь на одного человека.
– Ты чего, Джихун? – нахмурилась Миён.
– Ничего. Просто подумал, что надо кое-кого навестить, – пояснил юноша. – Но это потом. А сейчас давай я сделаю суп.
– Суп – это хорошо, – улыбнулась Миён.
78
Джихун дрожащей рукой постучал в блестящую металлическую дверь. Он сжал пальцы в кулак, чтобы унять дрожь. В целом ему уже стало лучше, хотя иногда и накрывало слабостью. Доктора уверяли, что это последствия столь тяжелой болезни и что все скоро пройдет, хотя так до конца и не выяснили, чем же Джихун болел. И, скорее всего, расскажи он им правду, это ничем бы не помогло. Так что для врачей Джихун остался загадкой.
Дверь перед ним открылась, и показалось удивленное лицо его матери.
– Джихун-а, – с опаской произнесла она. – Что ты тут делаешь?
– Хотел кое-что сказать. – Он смолк. На пути к матери он много раз обдумывал свою речь, но сейчас вдруг растерялся. Поэтому просто выпалил: – Я понимаю.
– Что?
Голос матери дрожал от невысказанных чувств.
Почему-то Джихуна это успокоило.
– Я понимаю, почему ты ушла.
Женщина рассеянно посмотрела себе за спину и, придя к какому-то нелегкому выбору, предложила:
– Зайдешь? Я сделаю чай.
Это серьезный шаг, подумал Джихун. И он не готов был его совершать. Ему потребовалось немало храбрости, чтобы заговорить с матерью, но проводить с ней время он пока не мог.
– У меня мало времени. Просто должен тебе сказать кое-что.
– Хорошо. – Женщина сложила руки на груди, вся во внимании.
