Работа изнутри часто ассоциируется с британским стилем актерской игры, университетскими кафедрами драматургии и актерами кино 30-х и 40-х годов. Актер может планировать жест, выражение лица и звучание реплики, даже практиковать их перед зеркалом. Когда я изучала актерское мастерство в начале семидесятых, американские актеры имели обыкновение навешивать на такую манеру ярлык «формальной игры»; несколько негативный оттенок звучания термина был намеренным.
По поводу того, как стоит работать актерам «изнутри» или «извне», велись жаркие споры. Опасность работы извне в том, что исполнение, построенное на базе внешних навыков, а не на вовлечении и отдаче, может стать поверхностным и показным. Работа изнутри ассоциируется со Станиславским, и с большинством техник, которые сейчас преподают в США. А как насчет термина «метод»?
[55] Сам Станиславский называл свои наработки новой «системой». В Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, когда люди упоминают метод, они имеют в виду работы Ли Страсберга, в частности технику аффективной памяти. В других частях стран, — в Сан-Франциско, где я начинала играть, в Чикаго и в других крупных городах, — когда люди говорят о методе, они имеют в виду подход, который следует или стремится следовать системе Станиславского; другими словами, любой вид обучения, который отдает предпочтение работе изнутри.
Что забавно, сам Станиславский, скорее всего, был бы в ужасе, если бы обнаружил, что его наставления кто-то помыслил ограничить только работой изнутри. Хотя первая его книга из трилогии учебников, «Работа актера над собой», посвящена надежным способам достоверно активизировать внутреннюю жизнь актера, вторая, «Работа актера над собой, часть 2», касается целиком и полностью создания образа посредством физических деталей — грима, костюма, манеры говорить, жестов, походки. Окончательная путаница здесь наступает, как мне кажется, когда мы замечаем что вступление к «Работе актера над собой», общепризнанной библии приверженцев подхода «изнутри», было написано Джоном Гилгудом, классически актером британской школы и представителем техники «извне» каких еще поискать!
Несомненно, лучшие актеры могут применять оба метода, работать изнутри и наоборот. Марлон Брандо известен как актер, который работает изнутри, но при необходимости может и извне; это именно он настоял на том, чтобы положить что-нибудь за щеки, играя Крестного отца. Энтони Хопкинс, хотя и ассоциируется с британским стилем игры и, соответственно, работой извне, признает в интервью, что также работает и по противоположной схеме; Шелли Уинтерс утверждает, что заметила его тихо сидящим на задних рядах в аудитории «Актерской студии» в семидесятых.
Персонаж может напоминать актеру кого-то, кого он знает. Тогда он или она может перенять физические и эмоциональные элементы поведения того человека. Шелли Уинтерс для ее роли в кубриковской «Лолите» должна была сыграть женщину, которая, как она считала, сильно от нее отличалась. Кубрик предложил ей найти кого-нибудь, кого она когда-то знала, с кем она могла бы отождествить персонажа. Она выбрала «псевдоинтеллектуальную мадам» которую помнила по детству в Куинсе, и позаимствовала все, что могла вспомнить из ее физической манеры поведения, — то, как она двигала руками, переставляла ноги, как носила одежду. Вообще-то Шелли этот процесс называет замещением — это другое название для процесса, который я описала в разделе «Образы» главы «Актерская трактовка». По сути, это эмпатия. Актеры иногда способны примерить на себя весь образ того, кого когда-то знали. У меня была одна телевизионная роль, которую я решила сыграть как свою мать. Это должен быть кто-то, с кем актер очень тесно связан, лично или воображаемо. Это своего рода эмоциональный перенос, но основанный на физическом наблюдении.
Для того, чтобы мысленно связаться с персонажем, актер часто много занимается исследованиями. Чтобы найти физические детали, которые он так ярко воспроизвел, Мартин Ландау просмотрел тридцать фильмов с Белой Лугоши и многочисленные интервью с умершим мастером, которого он играл в «Эде Вуде»; он также изучал и исследовал венгерский акцент. Актеры, которые получают роли полицейских, часто проводят время, разъезжая в патрульных машинах с настоящими офицерами полиции, для того чтобы понять, как настоящий полицейский относится к физическим атрибутам (форма, кобура и т. д.) на работе.
Воображение
Многих актеров в профессии привлекает хорошо развитый доступа к воображению. Для многих из нас (правильнее говорить «нас», конечно, так как я одна из них) воображаемая реальность (то есть жизни персонажей из книг, пьес и кино) так же действительна, как сама жизнь, и более увлекательна. Чувство веры в воображаемую реальность дарует актеру публичное одиночество, позволяет ему втянуться в созданный мир и получить передышку от обязательств мира социального.
Все мы, равно актеры и неактеры, сидим на необъятном айсберге скрытых ресурсов — воспоминаний, наблюдений, чувств, порывов, образов, ассоциаций, невольных мыслей, — которые совершенно бесполезны в повседневной жизни и потому аккуратно упакованы, убраны в архив, и во всех практических ситуациях более нам недоступны. Это — ресурсы для воображаемых деталей истории. Стелла Адлер включила в список богатств подсознания также ресурсы «коллективного бессознательного».
Когда я использую импровизацию как обучающую технику, я вижу глубину и разнообразие высвобожденных подсознательных ресурсов моих студентов — намного более обширных, чем то, что доступно нашей сознательной части. Я видела, как студенты моментально и достоверно принимали управление космическим судном или оказывались в джунглях Вьетнама во время импровизаций, а секундой ранее тоскливо пытались найти себе место на семейной кухне и достоверно произносили реплики персонажа, который вообще-то очень на них похож. Я ярый сторонник импровизации для вовлечения в работу актерского воображения и чувства веры.
А также фантазии. Сэнфорд Мейснер в своей книге об актерском мастерстве
[56] выступает в защиту фантазии как одного из ресурсов актера. Что же это значит? Иногда неактеры говорят мне, что они обладают аналитическим складом ума и посредственным воображением, и не понимают, что я подразумеваю под фантазированием о жизни персонажа. Большая часть актеров это делает автоматически: всего лишь одно упоминание идеи запускает их воображение, и они начинают строить образы, ассоциации и предысторию (воображаемую и личную) вокруг этой идеи. У них начинают появляться мысли насчет основы персонажа («Я думаю, что он влюблен в смерть!») или способы привнести физический компонент: «Для этой роли я отращу усы!», «Могу я во время этой реплики опрокинуть стул?»
Воображение драгоценно. Это пузырик веры. И он лопается от итоговой режиссуры. Актеры внушаемы и непосредственны, как дети. Режиссер для них — фигура родителя. Когда актеру говорят, например, что «на данный момент арки сценария нам нужна зловещая нота», это как будто напоминание о взрослом мире. Это задача режиссера — обращать внимание на то, что «нужно на данном этапе сценария». Задача актера — играть.
