Но вернемся к Эйнджел. Упоминание о «ежедневной ссоре», которая обычно проходит по «графику», заставляет меня думать о рутинных разногласиях и претензиях, возможно, об одном и том же раз за разом. Я видела, как теплые отношения включали в себя такие перебранки и поддразнивания. Также я встречала семьи, в которых каждый диалог отдавал антипатией и пренебрежением. Какой тип ситуации подходит Эйнджел? О чем они спорят? Может быть, Эйнджел нравится гладить свою форму утром, а ее мать считает что глажкой нужно заниматься вечером. (Когда я была подростком, мы с отцом поссорились как раз из-за этого). Может быть, Эйнджел подает тосты без масла, а ее мать воспринимает это как идиотизм или даже жест за которым скрывается неуважение и неприязнь. Или, может быть, ее мама курит за завтраком и тушит сигареты в кофейной чашке, вызывая отвращение Эйнджел, которая не курит.
Насколько эти ссоры ранят Эйнджел? Здесь я проведу «внутреннее исследование». Мои ссоры с родителями, неважно, насколько редкие или пустые, всегда сильно меня задевали. На первый взгляд, этот опыт совсем не похож на ситуацию Эйнджел, которая вроде бы приуменьшает значимость ссоры, описывая ее словами «ежедневное расписание». Но что, если она только притворяется, легкомысленно отзываясь о ситуации? Что, если боль и одиночество сильно ее ранят?
Образы и ассоциации заставляют обратить внимание на то, о чем говорит персонаж, а не на то, как он об этом говорит или что, по его заявлениям, он чувствует по этому поводу. В теории то, о чем говорят люди, — хорошая подсказка, о чем на самом деле они думают, что для них важно, об их интересах и нуждах — другими словами, о причинах, по которым они делают то, что делают. Мы украдкой заглядываем в эмоциональные запасы персонажа. Так возникают вопросы и идеи которые могут привести к решениям.
Также мы приходим к пониманию, что могут испытывать персонажи, произнося такие слова. В жизни люди меняют темы, делают оговорки по Фрейду и забывают, о чем говорили, часто по причинам, которые сами не осознают. Ассоциации, которые у них возникают, скорее подсознательные. Эйнджел упоминает «тату со словами “Любовь” и “Мир”». Это привлекательный образ для нее или не очень? Мечтает ли она поехать в Сан-Франциско с цветами в волосах?
[69]
Когда я смотрю на список образов, составленный для Стивена, и свободно вызываю ассоциации, не подвергая их цензуре, выделяются несколько вещей. У четырех из его образов есть связь с экскрементами: помойка, стул, дерьмо, Сортирвилль, не говоря уж о «просиживать задницу». Два образа смерти: его татуировка «Рожден мертвым» и «кладбище». (Я считаю «Рожден мертвым» его образом, хотя упоминает о нем Эйнджел, потому что он носит татуировку с этой фразой; поскольку он о ней не говорит, я делаю вывод, что она заметна.)
Разве она никак его не характеризует? Видите, насколько лучше вызвать его образ экскрементов, чем просто сказать, что он презирает свой город? Могут ли два образа смерти означать, что кто-то из его близких умер? Или что мысли о суициде тоже есть в его эмоциональных запасах? Здесь поможет не подверженное цензуре воображение. Может быть, «диспетчерская» в связи с «ежедневным графиком ссор» Эйнджел никуда и не привела, но создание свободных ассоциативных связей между образами смерти и экскрементов может куда-нибудь да привести.
Говоря об автостопе, он упоминает «триппер». А может это связано с «татуировками “Любовь” и “Мир”»? Он имеет в виду, что верит, что может подцепить болезнь, передающуюся половым путем с сидения машины? Или у него есть сексуальные фантазии о путешествиях в машине, полной хиппи? Он ссылается на «новости медицины» — кто-то из его семьи болен? «Чингадо по кличке Чикано» — это уничижительный расовый эпитет? Может ли это иметь какие-то другие значения или ассоциации? Стивен немного знает испанский? Есть ли у него друзья мексиканского происхождения?
Как насчет образов названия? Когда мы смотрим на заголовок, мы ищем тематические образы, а не личные образы персонажей, как мы делали ранее. «Красный Всадник» звучит как название вестерна, но никаких специфических ассоциаций не вызывает. Однако мой муж рассказал мне (внешнее расследование), что Красный Всадник — это популярный комикс времен его молодости о герое-ковбое. Может «героизм» оказаться темой сценария? Без полного текста мы не сможем этого определить. Мы можем сделать заметку, что внешнее расследование о Красном Всаднике как герое комиксов может понадобиться в будущем.
Мы можем провести расследование (внутреннее исследование) наших собственных ассоциаций с героизмом. Для меня захватывающим дух моментом был случай, когда я смотрела вручение наград Киноакадемии 1996 года, и кинематографист, получавший премию за документальный фильм «Вспоминая Анну Франк», представил публике героиню моего детства Мип Гиз
[70]. Несмотря на то что мое понимание героизма может отличатся от понятий Стивена или Эйнджел — или автора, — я могу позволить своим ассоциациям с героизмом с дать резкий старт созданию связи со сценарием и его персонажами.
Упражнение на образы и ассоциации может даже иметь практическое применение. «Татуировки со словами “Любовь” и “Мир”» ясно дают нам понять, что действие происходит в начале семидесятых. «Пончик» вызывает у меня ассоциации со всеми пончиками из закусочных, которые я пробовала в жизни: витринный шкаф из плексигласа, слегка качающийся, если его открыть, глазурь, оставшаяся на плексигласе, сахар, прилипающий к пальцам, когда я беру пончик; сахарные пончики, мармеладные пончики, шоколадные пончики, хворост; разница в ощущениях, когда разламываешь свежий или залежавшийся пончик, обмакивание в кофе, мой дядя Энди, любивший их макать, спор о том, стоит ли их обмакивать, еще была вежливой темой разговора.
Пока вы думаете над образами, обратите внимание на людей, места и вещи, о которых говорят персонажи, но которые отсутствуют в сцене: мать Эйнджел, Кларк, Лайл, дальнобойщики; объездная, рюкзак, который Стивен заказал из буклета «Райли», сам буклет. Актерам понадобятся замещения, личные или воображаемые, для всех этих вещей и людей, которых нет в кадре. Если вы сделаете заметки сейчас, когда вы дойдете до кастинга, вспомните, что нужно обратить внимание, говорят ли актеры о чем-то реальном, когда произносят слова, или просто повторяют реплики.
Когда мы знаем весь каркас сценария, его образы и факты, мы можем воспроизвести идеи для трактовки, чтобы его реализовать. Это также дает возможность перевести мысли в играбельные указания. Самое важное, о чем нужно помнить, находясь в поисках возможных решений, — мы обдумываем то, что может происходить в тени реплик. Будьте осторожны со слишком явными трактовками, которые вытекают «прямо» из реплик. Чтобы более умело использовать противоположности, рассмотрите трактовки, которые сначала вам кажутся неверными.
