Спрос на кружева тоже различался. Когда Файнс Морисон, джентльмен из Линкольншира, много путешествовавший по Европе в 1590-х гг., посетил Польшу, он отметил, что королева, австриячка по рождению, «была одета как благородные женщины из Германии». Ее новые подданные, с другой стороны, одевались более странно. Они не носили «пышных воротников и вообще никакой полоски ткани вокруг шеи». В Швейцарии Морисон увидел, что так как большинство жителей были торговцами, они одевались скромно, в «мрачную одежду… мало украшенную кружевами».
Итальянцы никогда не испытывали такой приверженности к пышным круглым воротникам, которой отличались англичане, французы и испанцы, позволявшие воротникам разрастаться до размеров тыквы-чемпиона. Самые большие воротники, окружавшие лицо, словно гало, были идеальным вариантом для кружев со сложным узором. Чтобы показать кружево наиболее выгодно и не допустить падения воротника под собственным весом, для его поддержки изготавливались проволочные каркасы
[256].
Объемные многослойные пышные воротники повлияли еще на одну сторону жизни: они требовали такого количества кружев, что их не могли сплести женщины в семье. В последние десятилетия XVI в. кружево стало товаром. Его обменивали, покупали и продавали торговцы галантерейными товарами и дилеры. Закупки делали в мастерских, в монастырях и приютах. Аллегорическая гравюра 1695 г. Никола де Лармессена «Костюм торговки бельем» (Habit de la Lingère) демонстрирует, какой богатый выбор был предоставлен покупателям. На картине изображена женщина в высоком чепце – торговка бельем, судя по названию. Она смотрит на вас как на любимого покупателя. Вместо тела у нее – ее товары. Они изображены так, что сложно понять, где заканчивается одно и начинается другое. В лифе ее платья расположены ящики, на каждом название определенных кружев – фламандские, мехельнские, брабантские и голландские. На столе, из которого вырастает ее тело-шкаф, среди льняных сорочек и чулок – еще больше кружева, на этот раз из Гавра.
Французским кружевницам надо было поблагодарить Кольбера, когда кружева point de France стали пиком европейской моды. К несчастью для них, те, кто его сменил, были не настолько упорными в своей заботе. Французские кружева появились не так давно, у них не было укоренившейся репутации, на которую можно было опереться. Поэтому их производители начали страдать, как только стимулы, которые использовал Кольбер, исчезли.
Решающий удар был нанесен эдиктом Фонтенбло в 1685 г., отменившим свободу вероисповедания для протестантов-гугенотов, которой они пользовались во Франции почти сто лет со времен Нантского эдикта. Так как гугеноты традиционно играли решающую роль в производстве кружев, это был сокрушительный удар, потому что многие уехали из страны, забрав с собой свое мастерство. Только в Нормандии количество кружевниц снизилось наполовину
[257].
Другие страны боролись с иными проблемами. Итальянское производство кружев, особенно в Венеции, опиралось на поддержку богатых покровителей и ловкие пальцы монахинь-кружевниц в итальянских монастырях, чьи цены были относительно низкими, так как им не надо было кормить семью или заботиться о доме. Но кружевницы во Фландрии не были защищены от экономического шока. Финансовый крах, лишивший состояния Вермеера, существенно ухудшил и положение самых умелых фламандских кружевниц
[258].
Главное – правильно носить
«Но королева, пребывавшая в трауре по герцогу Алансонскому и принцу Оранскому, была одета в черное бархатное платье, роскошно расшитое серебром и жемчугом. Поверх платья была надета шаль, прозрачная, словно кусок легчайшей ткани».
«Рыцарь Леопольд фон Ведель», 1585
В 1593 г. сэра Джона Фортескью, английского канцлера казначейства, спросили в палате общин о расходах королевы Елизаветы I. «Что до ее нарядов, – сказал он, – то они царственные и величественные в соответствии с ее рангом, но не роскошные или избыточные». Хотя минули века со времени правления Елизаветы I, богатство ее гардероба знаменито. На самом деле она вела себя так же, как Мария Тюдор, Екатерина Арагонская и Кристина Лотарингская. Одежда была важным словом в языке социального взаимодействия. Королевы мелких европейских стран, на которых смотрели соперницы из более крупных и богатых государств, нуждались в дорогостоящем словаре. Кружева, как и элокуцио, то есть красноречие в риторике, обеспечивали убедительный финальный штрих образа
[259].
Королева Елизавета I определенно владела большим количеством кружев. На знаменитом портрете Елизаветы I «Пеликан» кисти Николаса Хиллиарда королева буквально опутана паутиной кружев. Узкие полосы золотого кружева нашиты на льняные рукава с черной вышивкой (блэкворк) и на партлет (род накидки на плечи с рукавами, прикрывающей декольте), окантованный черным, шитым иглой кружевом. Манжеты и высокий воротник сделаны из вырезного кружева с изящными кончиками. Хиллиарду было непросто изобразить все это: если посмотреть при косом свете, то заметно, как он утолщил мазки белой краски, которыми писал кружева, чтобы они стали чуть выпуклыми, словно прожилки на обратной стороне листьев.
На портрете кисти Маркуса Герартса-младшего, написанном около 1592 г., королева предстает в жестком белом платье и накидке. Она больше похожа не на женщину, а на странную светлую ворону. Ощущение чего-то нечеловеческого усугубляет очень широкий пышный воротник из вырезного кружева, обхватывающий ее шею, еще больше нарушая пропорции тела. Кстати, именно эта мода подвергалась особым нападкам англичан, которым так нравилось рассуждать о скромности в одежде. «Великолепные и ужасные пышные воротники, – писал Филипп Стаббс в «Анатомии злоупотреблений», – некоторые из которых в высоту достигают ярда, а иные и более, и лишь немногие – меньше». Они не то чтобы были аморальными, но отнимали слишком много времени, которое, как многие думали, лучше провести в молитве. «Корабль скорее уплывет далеко в море, – жаловался в 1607 г. Томас Томкинс, – чем оденется знатная дама»
[260].
Большую долю кружев королеве Елизавете I поставляла Элис Монтегю, лондонская торговка шелком и тонким льном. В Благовещение 1576 г., к примеру, список товаров, поставленных Элис Монтегю королеве, содержал сорок три отдельных предмета, включая десять унций «венецианского кружева, золотого и серебряного». В следующие шесть месяцев королева купила еще больше металлического кружева. В списке на Михайлов день указаны «шесть фунтов одна унция богатого венецианского кружева, сделанного вручную», а также двадцать семь «фунтов кружева, плетенного на коклюшках, и венецианского ажурного кружева, золотого и серебряного, разных видов»
[261].
