Он говорит:
– Это кардинальский. Я выкупил его у герцога Норфолка.
Он покупает вещи кардинала, где только увидит: портьеры, тарелки и книги из кардинальской библиотеки. При виде него новые владельцы смущаются и не смеют отвергнуть его оскорбительно невыгодные предложения. Если вещи не продаются, он находит иной способ их раздобыть. Посмотрите на эту шпалеру, под которой он сидит нынче. Шпалера изображает царицу Савскую, вышитую разноцветными нитями и золотом. Ее нежное лицо напоминает ему лицо женщины, которую он некогда знал. Шпалера принадлежала Вулси. Когда кардинал пал, король забрал шпалеру себе, а однажды в приступе щедрости отдал ему. Или, как он считает, вернул законному владельцу.
– Иногда, – говорит он Кристофу, – я, как ты, воображаю другие жизни, которые мог бы прожить.
Если у Генриха есть царственный двойник, то, возможно, есть и у него, живет себе в Константинополе, где куда безопаснее. В сравнении с Генрихом султан – сущий агнец.
– Я мог бы быть французом, как ты, – говорит он Кристофу. – Или голландцем.
Кристоф смотрит на стену:
– Если бы женились на этой шерстяной даме.
Он имеет в виду не царицу Савскую (помышлять о браке с ней еще возмутительнее, чем о браке с принцессой Марией), а Ансельму, антверпенскую вдовушку, чьи черты вытканы на шпалере. Может, в этом нет ничего удивительного. У художника должны быть модели. Вероятно, тот, кто придумал узор, разминулся с ней на улице, когда она спешила на пристань или выходила после мессы из церкви Онзе-Ливе-Фрау. Разминулся и подумал, интересно, что это за пухленькая вдовушка вышагивает под руку с английским чурбаном?
Он просит Кристофа:
– Принеси «Книгу под названием Генрих». Мне хочется записать мои мысли. И будь добр, побольше света.
– Не пропустите ужин, – говорит Кристоф.
Он видит, как его домочадцы о нем заботятся. Носятся со мной, словно крестные.
Он берет перо. Господи, благослови.
Ты не можешь предугадать или до конца понять короля. Томас Мор этого не понимал. Поэтому я жив, а он мертв.
Такую книгу не отдашь в печать. Она для глаз немногих.
Твои враги будут непрестанно чернить тебя, обвиняя в чужих злодеяниях и неудачах. Не трать слов – оправдываться всегда поздно. Не ослабляй себя сожалениями и не позволяй им ослаблять короля. Порой королю приходится действовать, опираясь на ложные сведения, и впоследствии санкционировать свои порывы.
Он думает, что, если я заболею и буду лежать при смерти? Что делать с книгой?
Не бойся просить о чем угодно. Просите, и дано будет вам; но прежде прикинь цену. Король хочет выглядеть великодушным и при этом не сильно потратиться. Разумная для правителя точка зрения.
Я могу оставить книгу Грегори, моему племяннику или Рейфу Сэдлеру. Но я не оставлю ее Рикардо или Зовите-меня. Вряд ли я могу их чему-то научить. И вряд ли они способны научиться.
Король верит, что, не будь он королем, он все равно был бы велик. Потому что Господь его любит.
Король хочет нравиться и быть правым. Но более всего он нуждается в том, чтобы его выслушали очень внимательно.
Никогда не пытайся его переспорить.
Не льсти ему, лучше похвали за его настоящие заслуги.
Задавай только те вопросы, на которые знаешь ответы. Никогда не задавай иных.
Этот год был похож на прочие – один длинный королевский день от пробуждения короля до того, как он уснет. Впрочем, весь год можно свести к единственному мигу, подобно тому как стекло фокусирует солнечные лучи. Время, сжатое до единственного биения сердца – секунды, которой хватило для удара: отточенным движением француз взмахивает мечом. Затем женщины протягивают руки, их пальцы скрючены от страха прикоснуться к мертвой плоти, они наклоняются над телом, уносят его, щеки залиты слезами.
В старых сказках огромное зеркало ставят перед королевским дворцом. Оно широкое, как небо, и три тысячи воинов охраняют его. К зеркалу ведут двадцать пять ступеней из порфира и серпентина. Даже ночью стражники охраняют зеркало, в котором отражается лишь укутанное тьмой королевство и, возможно, бледный звездный след.
Держи глаза открытыми. Помни, прежде всего он король, а потом уже человек. В этом и была ошибка Анны. Она решила, что он всего лишь человек.
Он поднимает голову. В комнате никого, кроме тех, кто не считается. В такие минуты обычно входил призрак Вулси, заглядывал ему через плечо, подсказывал, что писать, пухлые белые руки кардинала, унизанные сверкающими перстнями, давят ему на плечи.
Иногда ему нужно представить себе, что было бы, ворвись корнуольцы в Патни с бессвязным ревом, расшвыривая все на своем пути. Отец Шона Мадока сказал ему: «Они забирают мальцов вроде тебя и поджаривают на вертеле». Он засмеялся и ответил: «Я сам поджарю им задницы». В своем черном сердце он жаждал их, хотел услышать их топот. Услышишь его и перестанешь воображать. Пусть над холмом покажется лицо их великана или хотя бы макушка, и больше не надо будет о нем думать, рисовать его мысленным взором, потому что ты знаешь худшее: пройди с ним одну алую милю, пока он рвет на части твоих соседей, швыряя их руки и ноги в канавы.
А что потом? Либо он убьет тебя, либо ты в числе немногих будешь собирать в корзины остатки Патни.
Не поворачивайся спиной к королю. И этикет тут ни при чем.
Он готов закрыть книгу, но обмакивает перо в чернильницу и дописывает последнюю фразу:
Часть третья
I
Белильные поля
Весна 1537 г.
Когда вы становитесь влиятельным, у вас объявляется родня, о которой вы не догадывались. Незнакомцы толпятся у ваших дверей, утверждая, что знают о вас больше, чем вы сами о себе знаете. Говорят, что ваш батюшка однажды помог им в беде – ну, это вряд ли – или что ваша матушка, царство ей небесное, хорошо знала их матушку. Порой уверяют, что вы должны им деньги.
Поэтому, увидев в толпе просителей смутно знакомую женщину, он решает, что она тоже из Кромвелей. На следующий день замечает, что она без провожатого, и велит впустить ее.
Крепкая, серьезная девушка. Хорошее сукно, думает он, оценив платье. На нее он старается не смотреть – оттого, что он смотрит на женщин, обычно случаются неприятности.
– Простите, что вам пришлось прийти дважды. Сами видите, у этих дверей половина Англии.
– Мне пришлось ждать больше, чем вы думаете, сэр. – Она свободно говорит по-английски, с антверпенским акцентом. – Я прибыла из-за моря от мейстера Воэна.
– Вам следовало сказать сразу, вас впустили бы немедленно. Вы привезли письмо?
