– Уверена, король не был груб, – заявляет леди Марджери.
– Нет, не груб. – Джейн поднимает глаза. – Дело в том, что он хочет от меня очень странного. Я и вообразить не могла, что жена такое должна.
Они смотрят друг на друга. Губы Джейн движутся, она словно проговаривает слова про себя, прежде чем произнести вслух.
– Впрочем, наверное… право, я не знаю… наверное, мужчинам это нравится.
Эдвард почти отчаялся. Том решает взмолиться:
– Господин секретарь?
Почему он? Разве он в ответе за вкусы короля?
Лицо леди Марджери застывает.
– Это что-то неприятное, Джейн?
– Наверное, да, – отвечает королева. – Хотя, конечно, я еще не пробовала.
Том делает страшное лицо:
– Я советую, сестра, делай все, что он просит.
– Дело в другом, – говорит Эдвард, – что бы там ни было… его капризы… его требования… они способствуют зачатию ребенка?
– Думаю, что нет, – отвечает Джейн.
– Вы должны с ним поговорить, – обращается к нему Эдвард. – Кромвель, вы должны напомнить ему, как надлежит вести себя христианину.
Он заключает ручки Джейн в свои ладони. Смелый жест, но ничего другого не остается.
– Ваша милость, отбросьте стыдливость и расскажите, чего от вас требует король.
Ее руки ускользают из его рук, бледная фигурка утекает, она раздвигает братьев, шаткой походкой продвигаясь к своему королю, своему двору и своему будущему.
Шепчет на ходу:
– Он хочет, чтобы я поехала с ним в Дувр осматривать укрепления.
Без улыбки Джейн преодолевает огромный зал. Все глаза обращены к ней. Держится надменно, бормочет кто-то. Не знай вы Джейн, можно подумать, это и впрямь так. Генрих протягивает ей руки, словно ребенку, который учится ходить, и горячо целует. На его губах вопрос, она шепчет ответ. Он склоняет голову, чтобы расслышать ее слова, лицо гордое, взволнованное. Шапюи толпится со знатными старухами и с их мужским потомством. И, словно делегат – делегат от них к Кромвелю, – посол отделяется от толпы и обращается к нему:
– Похоже, она надела на себя все украшения, как флорентийская невеста. Впрочем, для такой простушки держится неплохо. Ей идет в отличие от предыдущей, у которой чем богаче был наряд, тем меньше ее красил.
– Под конец. Возможно.
Он вспоминает дни, когда кардинал был жив и Анне не требовалось иных украшений, кроме ее глаз. Последние месяцы она таяла, а ее лицо заострялось. Когда Анна сошла с барки у Тауэра, ускользнула из его рук, уперлась локтями и коленями в булыжную мостовую, он поднял ее, и она была не тяжелей воздуха.
– Итак, – говорит Шапюи, – пока ваш король в добром расположении духа, заставьте его признать принцессу Марию наследницей.
– Разумеется, вслед за его сыном от новой жены.
Шапюи кивает.
– Заставьте вашего господина поговорить с папой, – отвечает он послу. – Над моим господином висит булла об отлучении. Негоже угрожать королю в его собственном королевстве.
– Вся Европа желает залечить эту рану. Пусть король обратится к Риму с покаянным письмом и отменит закон, отделивший вашу страну от Вселенской церкви. Как только это будет сделано, его святейшество с распростертыми объятиями примет заблудшую овцу и возобновит взимание доходов с Англии.
– Полагаю, с процентами за выпавшие года?
– Разве это не обычная банковская практика? Кроме того…
– Как, это еще не все?
– Король Генрих должен отозвать своих послов. Нам известно, что вы ведете переговоры с лютеранскими правителями. Мы хотим, чтобы вы их прекратили.
Он кивает. Шапюи просит его зачеркнуть труды последних четырех лет. Вернуть Англию Риму. Признать первый брак Генриха законным, а его дочь от этого брака – наследницей престола. Разорвать дипломатические отношения с немецкими княжествами. Отречься от Евангелия, обнять папу и преклонить колена перед идолами.
– А чем в эти дивные новые дни заняться мне? – спрашивает он. – Мне, Томасу Кромвелю?
– Вернуться к кузнечному ремеслу?
– Боюсь, я утратил навык. Пожалуй, выберу дальнюю дорогу, как поступил мальчишкой. Пересеку море и предложу услуги пехотинца королю Франции. Как думаете, он будет рад меня видеть?
– Это не единственный вариант, – говорит Шапюи. – Вы можете остаться на своем посту и принять щедрый предварительный гонорар от императора. Он понимает сложности возвращения вашей страны к status quo ante
[6]. – Посол улыбается ему, затем поворачивается, рука взлетает в приветствии. – Карю!
Плюшевый фасад, широкая грудь шита золотом. Неужто это сам Николас Кэрью?
Вельможа живо поправляет посла:
– Кэ-рью.
Ждет повторения.
Шапюи разводит руками:
– Мне это не по силам, сэр.
Кэрью не настаивает, обращается к государственному секретарю:
– Мы должны встретиться.
– Это честь для меня, сэр Николас.
– Принцессе Марии нужен эскорт, чтобы вернуться ко двору. Приезжайте ко мне в Беддингтон.
– Лучше вы ко мне. Я занят.
Сэр Николас сердится:
– Мои друзья ждут…
– Можете привести с собой ваших друзей.
Сэр Николас придвигается ближе:
– Мы заключили с вами сделку, Кромвель. И теперь рассчитываем получить по счету.
Он не отвечает, просто отодвигает сэра Николаса с дороги. Проходя мимо, прикладывает руку к сердцу. Может показаться, его срывает с места внезапная забота. Однако это не так, никаких срочных дел у него нет.
Его мальчики тут как тут.
Ричард спрашивает:
– Чего хотел сэр Николас Кара Господня?
– Получить по счету.
Прав был Ризли – это сделка. По версии Кэрью: мы, друзья принцессы Марии, поможем тебе свалить Анну Болейн, а потом, если будешь перед нами пресмыкаться, не станем тебя уничтожать. У государственного секретаря иная версия. Вы помогаете мне свалить Анну, и… и ничего.
Ричард спрашивает:
– Вы знаете, что король спал с женой Кэрью? До ее свадьбы и после.
– Нет! – говорит Грегори. – А мне не рано знать? А остальные знают? А Кэрью знает, что все знают?
Ричард ухмыляется:
– Он знает, что мы знаем.
Это лучше слухов, это власть: сведения о внутренней экономике двора, из счетных контор, где устанавливают меру обещаний и взвешивают монеты стыда.
