Он кланяется. Уж не король ли Норфолку намекнул?
– Смиренно благодарю вашу милость за снисхождение.
Однако, думает он, я не стану называть вас «Том». При виде герцога с мечом на боку он всякий раз представляет, как тот пропарывает его насквозь. «Извините, лорд Кромвель, я, кажется, задел ваше сердце».
Король говорит:
– Спросите немецких князей, чем они смогут нам помочь в случае войны. Попросите их прислать саперов. Если они непременно хотят отправлять к нам богословов, мы их примем, однако нам нужны бойцы.
Солдат, разумеется, можно нанять. Отец короля нанял армию, и та выбила трон из-под Горбуна. Наемники будут сражаться, пока им платят или дают грабить, но не сдвинутся с места, пока не услышат звона монет. Он, Кромвель, шлет вербовщиков в Италию и Германию. Ему не нужны вшивые ирландцы или шотландцы, только опытные вояки из народов, для которых война – это наука.
Зимой совет заседает каждый день. Председательствует король, если только не уезжает лично инспектировать порты. В опасный для страны час в Генрихе пробудились новые силы, новая резвость. «Милорды, мне надоело читать длинные письма. Делайте мне из них выжимки. Если только они не от моих собратьев-монархов – эти я буду читать целиком».
Король Шотландии шлет свои приветствия и просит льва. Льва!
– Вот наглец! – восклицают советники. – Какая самонадеянность!
– У меня в тауэрском зверинце, должно быть, много львов, – кротко произносит король. – Я не откажу ему в просьбе. Милорд Кромвель, займетесь этим?
Кто-то смеется и сразу подавляет смех. Про необычные поручения король всегда говорит: это дело для Кромвеля. Так оно и есть.
Королевский совет уменьшился. Только нужные люди, никаких довесков. Однако все они упрямы, и у каждого свои интересы. Король хочет от советников единства, но и сам не может идти прямо – кренится то в одну сторону, то в другую – и нуждается в крепкой руке, которая его будет направлять. Советнику необходима сдержанность; все мы видели, как Гардинер вылетел от короля с перекошенным лицом, рот съехал набок, нижняя губа оттопырена – ну точно камбала.
Не секрет, отчего король так раздражителен. Астрологи говорят, на расположение его духа влияет Луна в созвездии Овен, однако истинная причина – его нога. Иногда она болит больше, иногда меньше, но нет дня, когда она бы не болела совсем. Как замечают врачи, монархи живут на виду и оттого их хвори кажутся незначительными. Они наследуют трон, но не только трон. Когда император говорит, слова камешками громыхают в чрезмерно выступающей челюсти. Франциск платит за собственные грехи: из-за лечения ртутью он утратил столько зубов, что не говорит, а плюется, а срам у него изъязвлен так, что последняя шлюха отшатнется в ужасе.
Он сам в ужасе от Франциска. В Париже его новые Библии конфисковали, а печатников припугнули. Он-то думал, что подмазал всех, кого нужно, и может не опасаться инквизиции. Может, теперь они ждут выкупа за тираж? Не исключено, что он и правда заплатит, как уже столько платил. Он заглядывает в гости к послу Кастильону и спрашивает, не согласится ли Франциск в качестве услуги выпустить из-под ареста непереплетенные листы? Возможно, придет день, когда Франциску потребуется ответная услуга.
В письмах на родину Кастильон просит его отозвать. Посол боится, что в случае военных действий Генрих и Кромвель его убьют. Он пишет «король и его милорд», как будто в Англии всего один милорд.
Тем временем он, викарий короля по делам церкви, учреждает типографию в Грейфрайарз, куда сам сможет заглядывать хоть каждый день. Это будет надежнее, хотя и медленнее. За одну неудачную неделю, говорит он Рейфу, труд твоей жизни может погибнуть.
Незадолго до Сретенья, заходя к королю, он застает того сидящим в сумерках за книгами. Генрих поднимает голову и смотрит на него растерянно, как будто впервые видит. Затем, словно очнувшись, говорит:
– Томас, у вас замерзший вид, идите к огню. Я тут раздумывал, что иногда нам следовало бы молиться вместе. Как вы молитесь, милорд? Начинает ли вы с Патерностер, или читаете псалом, или обращаетесь к Богу своими словами?
Он пристально смотрит на короля и видит, что вопрос не ловушка. Говорит:
– Я благодарю Бога как кормчего нашего корабля. Никакая буря нас не потопит.
Король разрешил некоему алхимику, Джону Мисслдону, вернуться в Англию из-за моря. Тому дозволено практиковать свое искусство при условии, что он не будет прибегать к черной магии. «Рано или поздно, – предупреждает он короля, – такие люди отчаиваются и обращаются к некромантии».
И я тоже, думает он. Сижу каждый день за столом и жду, что кардинал шепнет мне на ухо совет.
Еще до конца февраля наше положение становится критическим. Это видят все, кроме лорда Лайла. Джон Хуси является прямо с корабля, весь в соленых брызгах.
– Хуси, – говорит он, – с тех пор как Эдвард Сеймур побывал в Кале, я понимаю, насколько ваш господин не справляется со своими обязанностями.
– Он нездоров, – мямлит Хуси.
– Настолько нездоров, что его пора отстранить?
– Нет-нет, пожалуйста… – говорит Хуси.
Он, сжалившись, говорит:
– Я пришлю моего племянника Ричарда ему в помощь.
– Если позволите, – возражает Хуси, – и лорда Эдварда, и мастера Ричарда можно назвать евангелистами…
– Лорду Лайлу это не по душе?
Если случится война, первый удар противник нанесет по Кале. Мне надо отправиться туда самому и взять дело в свои руки, думает он. Только если уехать, король может с перепугу отозвать Норфолка с границы или посадить на мое место камбалу.
Император и Франциск сообщают, что отзывают своих послов. Шапюи приходит к нему частным порядком, весь как на иголках. «Бога ради, не считайте это враждебными действиями. Император отзывает меня лишь потому, что я знаю ваши английские обычаи и смогу посоветовать герцогине Кристине, как ей себя вести, когда она прибудет в Англию на коронацию».
Когда он, лорд Кромвель, пересказывает это советникам, все взрываются хохотом. Только Зовите-меня да, может, еще король верят, что Кристина за него выйдет. Официально переговоры продолжаются. Однако император ставит условия, исключающие этот брак. Слуги Кристины теперь посещают Ризли только в сумерках.
Он говорит:
– Император хочет вернуть Шапюи, чтобы тот рассказал о наших военных приготовлениях. Но прежде чем отпускать посла, мы должны вернуть Ризли.
– Заложники! – говорит лорд-канцлер. – О Матерь Божья! А что насчет Уайетта в Испании? Я слышал, к нему подбирается инквизиция.
Письмо Уайетта у него в кармане. Наш посол пишет: «Я прижат к стене. До марта не продержусь».
Он отправляется домой. Нога болит, и ему сделали особую скамеечку, на которую ее класть.
– Развалина, – говорит он племяннику Ричарду.
