Он – хранитель малой печати – откидывается на стуле и разглядывает Гардинера. Знает, что тот хочет его поймать, и потому не заглатывает наживку.
– Стивен, это было двадцать пять лет назад. Большинство тех, кто что-нибудь помнил, умерли.
– Бейнбриджу стало плохо за обеденным столом, – говорит Гардинер. – Ему подсыпали порошка в суп.
– Да, – поддерживает Норфолк. – Так и епископа Фишера отравили. Его повара сварили живьем.
По столу пробегает недовольный ропот.
– Вы нам аппетит отобьете, – возмущается лорд-канцлер.
– Порошок был куплен в Сполето, – продолжает Стивен. – Я знаю эту лавку.
Он смеется:
– А лавка вас знает?
Норфолк говорит:
– Интересно, сколько тогда в Риме платили за убийство? Ведь этот священник, Ринальдо… его же кто-то подкупил?
– Естественно, – отвечает Гардинер. – Епископ Джильи.
Видно, как герцог с натугой вспоминает. Жует имя, будто пережаренное мясо: Джильи. Сильвестро Джильи.
– Епископ Вустерский, – выпаливает наконец Норфолк. – Ставленник Вулси.
– Вот именно, – говорит Стивен. – Человек Вулси в Риме. После устранения Бейнбриджа Вулси открылась дорога к тому, чтобы стать следующим английским кардиналом.
Тишина. Он нарушает ее, прося слугу подлить ему вина.
– Половина города желала Бейнбриджу смерти. Французы его ненавидели. Флорентийцы его ненавидели. И он был в долгах.
– Вы видели долговые записи? – спрашивает Гардинер. – Кто вас к ним допустил?
Приносят каплунов, слуги принимаются их резать. В Риме, за папским столом, особый слуга держит мясо на вертеле и отсекает от него ломти на весу – это придает драматизма даже самой мирной трапезе. Он, лорд Кромвель, ставит кубок и, повернувшись к гостям, с улыбкой разводит руки:
– Я всегда считал, что Бейнбриджа убил папский церемониймейстер. Он ненавидел кардинала за то, что тот англичанин, вечно преклонял колени не в том месте или являлся не с тем жезлом. Курия считала его варваром.
Кранмер, во главе стола, беспокойно ерзает:
– Как вы оказались в Риме, милорд Кромвель?
– По личному делу. Тогда я еще Вулси не знал.
– Вы всегда знали Вулси, – злобно произносит Гардинер.
Был праздник Тела Господня, пятнадцатое июня, когда Бейнбридж съел свой суп и у него начались рези в животе. Доктора поставили ему клизму и дали рвотное, так что он оправился и к вечеру смог сесть за ужин. Уж конечно, ему не хотелось пропустить критское вино и черную икру в доме кардинала Карретто.
На следующий день Бейнбридж, как обычно, бушевал и раздавал пинки слугам. Только четырнадцатого июля он слег и умер. Священника Ринальдо арестовали, потому что Бейнбридж прилюдно его ударил и все знали, что он затаил злобу.
После трех дней пыток в папских застенках Ринальдо как-то раздобыл нож и пырнул себя в живот – неумело, но все же не так неумело, как Джеффри Поль. Он умирал день или два, потом римляне вывесили труп на общее обозрение. До того как тело четвертовали, он видел, как оно болтается, – он, Кремуэлло, oltramarino, giovane inglese
[65]. К ногам Ринальдо были привязаны таблички с указанием его вины. Он сознался, что Джильи заплатил ему за убийство хозяина пятнадцать дукатов, но эта подробность на табличках не упоминалась – она пробила бы брешь в стене, ограждающей ватиканские тайны. Епископы и кардиналы убивают друг друга, а за их преступления карают простолюдинов.
То лето было жарким даже по римским меркам. По ночам сами камни будто исходили потом, выдыхая в воздух накопленную за день ложь. Сам он бродил по раскаленным улицам спокойный, молчаливый, уверенный. После укуса змеи что-то от ее природы вошло в его кровь, и он научился свиваться кольцами и ждать своего часа.
Норфолк говорит:
– Я никогда в Риме не был. Бейнбриджа, конечно, знал. Желчный был тип.
– Да и немолодой, на шестом десятке, – добавляет Кранмер. – А к тому же вечно сам распалял свой гнев. Для таких людей жара губительна. И я слышал, что священник перед смертью отказался от сделанного под пыткой признания.
– Так кто убийца? – спрашивает Стивен.
– Вы всерьез обвиняете милорда Кромвеля? – уточняет Зовите-меня.
– Он тогда не был милордом, – говорит Норфолк.
Да, не был. Сейчас он видит себя в сумерках на Пьяцца Навона. Заполучив красную шапку, Бейнбридж всерьез возомнил себя будущим папой и дом себе завел соответствующий: арендовал дворец Франческо Орсини, откуда близко и до Ватикана, и до Английского странноприимного дома, где живут его соотечественники. Величественный фасад, лоджии, террасы – Бейнбридж занял деньги на убранство дворца у банкиров Саули, а еще он в долгу у Гримальди. Многие могли бы нанять Кремуэлло следить за черным входом Бейнбриджа, а некоторые и наняли; он распределял добытые сведения между заказчиками, упирая на то, что они хотят услышать.
Стоя здесь, он разговорился с уличной девицей. Она высветлила волосы, но они уже отрасли на ладонь. Твои смоляные локоны ничуть не хуже, сказал он. Для англичан это в новинку, девиц с копной сена на голове у нас своих хватает. Ты англичанин? – спросила она. Господи, а и не скажешь. Так вот почему ты следишь за домом кардинала. Соскучился по пьяным крикам земляков? Подожди, скоро кто-нибудь из них выйдет и сблюет на улицу.
В ту ночь она ему сказала: послушай, римляне, тосканцы, французы, англичане, немцы – все любят блондинок. Для меня и моих сестер по ремеслу беда родиться с волосами не того цвета. Я бы их снова высветлила, да если это делать часто, они выпадут, а ни один мужчина, какого бы он ни был роду-племени, не захочет лысую.
Она зевнула. Было хорошо, сказала она, а хочешь теперь в другой позе? Кстати, если тебе нужна работа во дворце среди земляков, могу тебя устроить. У меня двоюродный брат там на кухне.
По одежде она приняла его за нищего писаря. Он повернулся к ней, обсудил новую позу и сколько та будет стоить. И откуда у него брались силы, в такую-то жару? Впрочем, когда молод, от нее страдаешь куда меньше.
– Милорд? – спрашивает Ризли.
– Извините. Милорд епископ, я забыл, что вы сказали?
– Вулси, – медленно произносит Гардинер, – почти не потрудился скрыть свое участие в убийстве. Они с епископом Джильи были в тесной дружбе, пока не разругались из-за облачений покойного Бейнбриджа. Вулси хотел, чтобы их упаковали и отправили ему в Лондон. В бытность его секретарем я видел переписку в архиве.
– Знаете, что я думаю? – говорит Норфолк. – Нам куда лучше вообще без кардиналов и прежних гордых прелатов. Вот наш архиепископ… – герцог показывает большим пальцем на Кранмера, – по крайней мере держится смиренно. По нему видно, что он проводит время в молитве, а не строит козни против дворян, не придумывает, как их извести и погубить, чем постоянно занимался Томас Вулси.
