Он слышит, как девушка звонким детским голосом произносит: «Дядя Норфолк…» Тянет старого мерзавца за руку, хочет тому что-то показать.
– Что за куколка! – говорит Ризли. – Я бы стоял и любовался на нее, а вы, милорд?
– Вряд ли, – отвечает он. – Я бы опасался, что тень дяди Норфолка ляжет между нами.
Девочка поворачивает лицо, словно цветок на стебельке, принимается щебетать. Дядя Норфолк слушает с плохо сдерживаемым нетерпением – высматривает, не появится ли король. Девочка забыла про дядю, отпускает его руку, оглядывается по сторонам. Взгляд равнодушно скользит по мужчинам, но исследует женщин с головы до пят. Она никогда не видела столько знатных дам и сейчас изучает, как они стоят, как движутся.
– Оценивает соперниц, – говорит он. Бесхитростное существо ничего не умеет скрыть.
– Бедняжка росла без матери. Осиротела еще в младенчестве.
Он косится на Рочфорд:
– Вы можете о ком-то говорить с нежностью, миледи.
– Я не чудовище, милорд.
Мэри Норрис и Кэтрин Кэри смотрят на новую фрейлину. Рочфорд говорит:
– Вы назвали бы ее блондинкой? Или рыжей?
Он никак бы ее не назвал. Он уже на нее не смотрит.
– Интересно, кто заплатил за то, что на ней надето, – говорит Рочфорд. – Ткань точно не из гардероба вдовствующей герцогини. А эти рубины – разве они не принадлежали Анне Болейн?
– Если принадлежали, их следовало вернуть в королевскую сокровищницу. Как они оказались у Норфолка?
– А, хоть что-то вас в ней заинтересовало! – говорит Джейн Рочфорд.
Двадцать шестого ноября Анна трогается в сторону Кале. С ней эскорт в двести пятьдесят человек, а также ее фрейлины, так что по временам они делают в день не больше пяти миль. Впереди шагают барабанщики и трубачи, а едет она в золоченой карете, расписанной лебедями и гербами Клеве-Марк-Юлих-Берга.
Грегори приезжает в Остин-фрайарз за последними наставлениями.
– Сейчас я еще раз тебе их повторю, – говорит он. – Отпиши домой сразу, как увидишь Анну. Представься так, чтобы она поняла, кто ты такой. Будь добр. Будь терпелив. Заботься, чтобы ее кормили тем, что она любит. Вручи ей кошель с деньгами на личные расходы. Перед возвращением домой убедись, что все долги ее свиты оплачены. Погода может вас задержать. – Он вспоминает, как шесть лет назад король застрял в Кале с Анной Болейн. – Знай, что чем дольше вы там пробудете, тем больше французские купцы будут искушать ее свиту. Кстати, веди собственные счета.
– Вы знаете, что говорите со мной так, будто я – Уайетт?
– Да, – отвечает он. – И ты польщен.
Грегори улыбается.
Снизу раздается крик:
– Милорд, можно вас побеспокоить?
Судя по шуму, все выбегают наружу. Грегори спускается на первый этаж, а через несколько мгновений взлетает по ступеням:
– Вы должны это видеть.
Во дворе телега, с ней четыре возчика. На телеге огромный ящик, зарешеченный спереди. Первое впечатление, будто возчики охраняют тьму, но тут в ней что-то шевелится. Он видит пятнистую шкуру и примятую морду, которая отворачивается от света. Леопард. На коже засохший помет и блевота, по крайней мере, если судить по запаху.
Он плотнее кутается в одежду. Домашние смотрят на животное, потом на него. Ему хочется перекреститься. Леопарда везли издалека, из Китая наверно; как он не сдох?
– По-вашему, он голодный? – спрашивает Терстон. – В смысле, голодный прямо сейчас?
Решетка прочная, однако домашние держатся на расстоянии. Леопард прижимается мордой к прутьям. Ему неоткуда знать, что он прибыл на место назначения, он думает, это какая-то промежуточная остановка в череде тесных зловонных дней.
Возчики озираются в ожидании платы. Они англичане, груз забрали в Дувре, как было велено, всю дорогу боялись, что зверь вырвется и напугает жителей Кента. Следовательно, намекают они, заплатить бы надо побольше обычного. Это не штабель бревен забрать, объясняет один.
– У кого вы забрали его в Дувре?
Возчик отвечает, чуть враждебно:
– У кого всегда.
– Бумаги у вас есть?
– Нет, сэр.
Другой в порыве вдохновения добавляет:
– У нас были бумаги, но он их съел.
Откуда зверя переправили в Дувр, они не знают и знать не хотят.
– Да где такие водятся, кроме как в языческих краях? – замечает один. – Может, вам стоит позвать попа, окропить эту животину святой водой.
– Сдается мне, попа он бы съел, – замечает Терстон и хмыкает.
Что ж, по всему имя дарителя затерялось где-то в дороге. Он воображает неведомого владыку в тюрбане, ждущего благодарности. Что ж, поблагодарим всех. Напишем, спасибо за диковину.
Грегори первым высказывает разумную мысль:
– Не королю ли это подарок?
Возможно; в таком случае леопард лишь пройдет через его дом, очередной пункт в длинной описи. Дик Персер стоит рядом.
– Дик, – говорит он, – до перевозки в Тауэр зверю понадобится смотритель. Нельзя отправлять его королю в нынешнем виде. Он останется здесь.
Надо отдать Дику должное, тот не говорит, нет-нет, только не я, сэр, а лишь сдергивает шапку и запускает пятерню в жесткие волосы.
Раздается крик:
– Смотрите, шевелится!
До сих пор зверь лежал бревном в тесном вонючем ящике, теперь встает и потягивается. Делает шаг вперед – ровно столько свободы дозволяет ему клетка – и смотрит на него; глаза упрятаны глубоко в складках пятнистого меха, и не различить, что в них: страх, уважение или ярость.
Тишина. Дик неуверенно произносит:
– Он узнал своего хозяина.
Точно стрела свою цель. Он чувствует, как зверь пронзает его взглядом, хотя сам тощий, шкура на костях. Первым делом надо снять его с телеги.
– Заплатите этим людям, – говорит он.
Зверю придется оставаться в передвижной тюрьме, пока не построят клетку побольше, но вонь можно уменьшить, если смыть помет. И надо подкормить его, чтобы нарастил на кости мясца.
– Ну, что скажешь? – спрашивает он Дика Персера. – Хватит тебе отваги?
Дик подрастает на глазах. Грегори говорит:
– Со всем уважением, милорд отец, вы всегда говорите такое людям, от которых хотите чего-то для них невыгодного и неполезного.
– Ага, – подхватывает Терстон. – Настоящий вопрос, Дик Персер, хватит ли тебе дури?
Дик говорит:
– Если мне надо будет смотреть за зверем, помимо собак, то мне нужен помощник, чтобы я его обучил.
– Будет тебе помощник.
