– Вулси бы его разрушил.
Он смотрит на Генриха долгим пристальным взглядом:
– Без сомнения.
– У нас есть во Франции люди, которым мы платим, однако они продадут нас за полпенни. У нас мало друзей при обоих дворах. – Король закусывает губу. – Особенно у вас. У вас, Кромвель, мало друзей.
– Если я навлек на себя их злобу, то считаю себя счастливцем. Ибо все это ради вашего величества.
– Вы уверены? – с деланым любопытством спрашивает Генрих. – А я думаю, дело в вашей натуре. Они не знают, с какого бока к вам подступиться.
– Вероятно, да. Ваше величество, – говорит он, – поймите, они хотят меня сместить, дабы лишить вас доброго совета. Потому-то и клевещут вам на меня. Рассказывают самые дикие небылицы.
– Так если мне сообщают, что вы превысили полномочия, или не исполнили моих повелений, или поступили вопреки им, вы советуете мне оставить этот слух без внимания.
– Прежде чем чему-либо поверить, поговорите со мной.
– Хорошо, – отвечает Генрих.
Он встает. Волнение не дает усидеть на месте. Это на него не похоже. Обычно он в силах изобразить спокойствие, даже если король, как сегодня, угрюм и раздражен.
Генрих говорит:
– Знаете, мне кажется, вы так меня и не простили. За то, что я расстался с Вулси.
Расстался? Боже милостивый.
– Я думаю, вы вините меня в его смерти.
Он подходит к окну. В парке деревья сочетаются браком с темнотой. Не различишь, где кончается дождь и начинаются тени.
– Мы подбиваем предварительные счета по Вестминстерскому аббатству, – говорит он. – В новом году они передадут имущество казне. Сейчас у Рича слишком много документов по передаче, иначе они не заставили бы ваше величество ждать.
Генрих говорит:
– Помните Джона Айслипа? К тому времени, как он стал аббатом, Вестминстер был в сильном упадке.
– На грани разорения, сэр. Впрочем, это было лет сорок назад.
Айслип проверил приходно-расходные книги и поднял плату арендаторам. Как только он заново отстроил гробницу Эдуарда Исповедника, доходы повысились.
– Айслип был умен, – говорит Генрих. – В детстве отец водил меня к нему, в его дом на Тотхилл-филдс. Дорога была ужасная – грязь у пруда, истоптанная скотом. Там рылись свиньи, валялись дохлые собаки и всякая падаль.
– Когда лопнули сточные трубы, сэр, стало еще хуже. Но сейчас я там все осушил.
Кто, если не Кромвель? Ваш попечитель речушек и сточных канав, кладбищ и мусорных свалок.
– А когда он умер, – продолжает Генрих, – помните, как его хоронили? Это было скорее триумфальное шествие, чем похороны. По Уиллоу-уок с развевающимися флагами. Процессия поющих монахов. Никогда не видел такого облака благовоний, стены аббатства как будто таяли. И поминальный пир. Вы знаете, что минуло всего шесть лет? А кажется – целая жизнь.
Когда в прошлом сентябре умер Стоксли, мы завесили церкви черным, все церемонии были соблюдены. Однако Айслип умер в католической стране.
Генрих говорит:
– Отец хотел, чтобы Гарри Седьмого канонизировали, и это тоже обогатило бы аббатство. Однако когда узнал, сколько запросил Ватикан, то долго чертыхался.
– Ненасытная алчность Ватикана превосходит воображение. – Он предпочел бы сказать что-нибудь менее избитое, но говорит королю то, что тот желает услышать.
– Отец посылал Айслипу вино, – вспоминает Генрих. – А монахи в ответ присылали пудинг из костного мозга. Думаю, отец ел его в бытность бедным изгнанником. Любимое кушанье у него было.
– У моего отца тоже, – говорит он и сам удивляется, что вспомнил.
– Такой пудинг можно купить за пенни. – Генрих улыбается. – Нашим отцам легко было потрафить.
– Погляди сейчас Господь с небес, что бы Он увидел? Двое стареющих мужчин говорят в сумерках о прошлом, потому что у них его так много. – Ему хочется потянуть эти мгновения. Однако скоро принесут свечи.
Генрих говорит:
– Том, много времени прошло с тех пор, как я вас впервые увидел.
– Больше десяти лет, – соглашается он. – С тех пор я получил привилегию бывать в вашем обществе…
– Почти ежедневно? – говорит Генрих. – Да, почти ежедневно. Помню… я знал вас в лицо, но помню наш первый разговор. Суффолк не знал, что о вас думать. А я знал. Видел ваши маленькие проницательные глаза. Вы сказали мне не начинать войну. Никогда не воюйте, сказали вы, вам это не по карману. Сидите дома, как больной ребенок, это будет на пользу казне. И я подумал… клянусь святым Элигием, смелости этому малому не занимать.
– Надеюсь, вы не обиделись.
– Обиделся. Но преодолел это чувство.
Королевский голос все слабее, как и гаснущий свет.
– Айслип был другом Вулси. Так что я сделал его моим советником, хотя сам расположения к нему не питал. У него был нюх на ереси. Вулси посылал его к вашим друзьям, ганзейским купцам. В Стил-ярд.
Король проводит рукой по лицу, будто смахивает Айслипа, аббатство, еретиков, их логово.
– Я обиделся, но простил вас. Так должно поступать правителю. За десять лет я очень сильно изменился. Вы – не очень сильно. Вы не изумляете меня, как прежде. Вряд ли вы сумеете меня удивить, памятуя, что вы сказали и сделали за это время, а я не стану отрицать, Том, что вы свернули горы. Вы работаете за десятерых обычных людей. Но мне все равно недостает кардинала Йоркского.
Выходя, он чувствует, как бьется жилка на шее. Ризли ждет у дверей.
– Генрих от меня устал, – говорит он весело. – И не скрывает этого. Призрак кардинала меня обставил.
Зовите-меня говорит:
– Я гадал, что там происходит, в потемках. Он дал кардиналу шанс материализоваться?
В гробовых пеленах. С черепом, закутанным в саван. Мертвые преданнее живых. К добру или к худу, они тебя не бросят. Даже в самую долгую ночь они с тобой до утра.
Невесту задержали в Кале противные ветра, и они коротают время за турнирами, переездами из дома в дом, масками и спектаклями. Неподалеку от Булони разбилось купеческое судно, груз – шерсть и кастильское мыло – выбросило на берег. Он воображает, как пенится океан, пузырясь на гребнях волн. Дай Бог Анне добраться поскорее; король не находит себе места. Фицуильям шлет ему таблицу приливов. Кардинал, желчно замечает он, уже повелел бы ветрам задуть в нужную сторону.
Все, кто видел новую королеву, от нее в восторге. Леди Лайл пишет своей дочери Энн Бассет, одной из новых фрейлин; Энн с низким реверансом вручает письмо королю.
Король читает вслух:
– «Служить и угождать ей легко и приятно». Что может быть лучше? У вас будет ласковая госпожа, у меня – ласковая подруга.
