Снизу тянут за рукав.
– Это вы потеряли, лорд Эссекс?
Мальчонка раздулся от гордости: и что шляпу поймал, и что знает, кто из лордов кто. Он достает монетку, смотрит в задранное кверху мальчишеское лицо:
– Я тебя знаю. Ты носил камыш в Йоркский дворец.
– Благослови вас Бог, милорд, это небось был мой брат Чарльз. А я Джордж. Мы с ним на одно лицо, нас часто путают. Только Чарльз… – Мальчик тянет руку вверх, показывая, какой сейчас его брат.
– Да уж, – говорит он.
Когда Чарльз носил камыш, Анна Болейн была еще простой маркизой; а поскольку он шел в ее логово, Чарльз спросил: «У вас есть образок, сэр, защититься от нее?»
Он говорит:
– Кланяйся от меня брату. Надеюсь, у него все хорошо? И спасибо тебе за шляпу.
Он вроде бы замечает Стивена Гардинера, черную тень на фоне красного кирпича. Где государственные секретари, думает он, кто-нибудь из двоих должен присутствовать… В горле сухо. Сердце трепыхается. Тело знает, голова только начинает понимать… а тем временем мы идем на заседание совета.
Они вступили под крышу, оставив летний день позади. Он думает, здесь я расстался с последним своим приверженцем: Джордж вприпрыжку умчался по лугу, подбрасывая в воздух награду. Рича нигде не видно. Он думает, Уайетт сказал, Чарльз Брэндон мне не поможет, и даже если это неправда, Брэндона здесь нет. А вот Норфолк подкрался сзади. Флодденский Норфолк, отец, прозванный в честь битвы. Как вам такое, Кромвель?
Он думает, мой отец Уолтер не оставил бы кинжал дома. Будь здесь мой отец, я бы не боялся – боялись бы враги. Будь здесь Уолтер, они бы попрятались под столом и обмочились со страху.
Он озирается:
– Будет ли милорд архиепископ?
Фицуильям отвечает:
– Мы его не ждем.
Гардинер вошел вслед за ними. Загораживает дверь.
– Что это значит, Винчестер? – спрашивает он. – Вы вернулись в совет?
– Как и следовало ожидать, – отвечает Гардинер.
– Посмотрим, надолго ли. Кто-нибудь хочет держать пари? – Он садится. – Наше число уменьшилось, но, может быть, начнем?
Фицуильям говорит:
– Мы не садимся с изменниками.
Он готов: вскочил, зубы стиснуты, глаза сузились, дыхание учащенное.
Норфолк говорит:
– Я вырву у вас сердце и затолкаю вам в глотку.
Писари, прижимая бумаги к груди, отступили к стенам, пропуская королевских алебардщиков. Советники бросаются на него. Словно стайные звери, они рычат и скалят зубы, сопят и наскакивают. Фицуильям тянет руку сорвать с него орден Подвязки. Он отбивается, толкает Норфолка так, что тот отлетает к столу. Однако Фицуильям напрыгивает снова. Они тянут его, тащат, пинают, толкают, осыпают ударами, золотую цепь сорвали, он набычился, выставил кулаки, ревет, трясется от ярости, не думает, что говорит, да это и не важно – все кончено. Цепь и Георгия отняли. Кто-то смахнул на пол его бумаги.
Уильям Кингстон высок и широк в плечах – советники расступаются перед ним.
– Милорд? Вам придется пойти со стражниками. – В голосе безусловная уверенность. – И благоразумнее вам держаться ближе ко мне. Я пойду рядом и проведу вас через толпу.
Кингстон отводит лишь в одно место. И когда явился Кингстон с ордером на арест, сердце кардинала ослабело, ноги подогнулись, он сел на сундук и рассыпался в сетованиях и молитвах.
В дверях Гардинер говорит:
– Прощайте, Кромвель.
Он останавливается:
– Называйте меня моим титулом.
– У вас больше нет титула, Кромвель. Вы таков, каким вас сотворил Господь. Да будет Он к вам милостив.
Солнце слепит, лиц не разглядеть. Советники вываливаются следом за ним. Очевидно, делами сегодня заниматься не будут, а может, считают, главное дело уже сделано.
Он думает, сейчас мне помог бы лишь тот, кто застрелил Пакингтона. Впрочем, даже для умелого стрелка целей слишком много. Кого бы выбрал я?
Его ждет лодка. Все подготовлено так тщательно, будто он сам этим занимался. Двухминутная потасовка, но ее, он полагает, заранее приняли в расчет. Быть может, кто-нибудь получил кулаком в морду, но их было столько на одного, они знали, чем все кончится. Отряхнули с себя пыль, сплавили меня с глаз долой.
Сегодня десятое июня. Когда во дворе с него сдуло шляпу, было около трех часов. Сейчас еще нет четырех. Полдня впереди. Он спрашивает Кингстона:
– Милорда архиепископа не арестовали?
– У меня нет такого приказа, – бросает Кингстон, но тут же добавляет: – Не тревожьтесь за него.
– Грегори?
– Я час назад видел вашего сына в палате общин. На его счет у меня приказов нет.
– А сэр Рейф? – Сегодня он очень внимателен к титулам.
– Возможно, его подстерегли, чтобы не допустить на встречу. Но опять-таки у меня нет приказов касательно государственного секретаря.
Он не спрашивает, а что Ризли? Говорит:
– Вы пошлете ко мне домой за кем-нибудь, кто будет прислуживать мне до моего освобождения?
Кингстон говорит:
– Не в нашем обычае оставлять джентльмена без слуги. Назовите имя, и его позовут.
– Пошлите в Остин-фрайарз, спросите Кристофа.
Он думает, я избит до синяков, но болеть они начнут только завтра. Под ними колышется лазурная вода. Впереди Тауэр. Камень искрится, точно море под ярким солнцем.
Часть шестая
I
Зеркало
Июнь-июль 1540 г.
Закат. Кристоф стоит на пороге; одежда порвана, глаз подбит.
– Мне велели поклясться, что я буду передавать каждое ваше изменническое слово. Я поклялся, а потом вышел наружу и плюнул. – Кристоф расхаживает по комнате. – Там внизу река. Можно устроить побег.
– Болван, – отвечает он. – Как отсюда сбежать? А даже будь это возможно, что бы сталось с моими близкими? По-твоему, они бы все уплыли со мной в Утопию на одном большом корабле?
Думает, по крайней мере Кристоф никого не зарезал моим кинжалом, а если и зарезал, трупа не нашли.
– Они ввалились в дом, – говорит Кристоф. – Потребовали ключи. Я сказал, ничего им не давайте. Но Томас Авери подчинился.
– У него не было выбора.
– Захватили дом, будто солдаты. «Все здесь принадлежит королю». Забрали деньги из сундуков. Взломали замок нашего чулана, от которого ключ только у вас. Я сказал одному: «Смотри под ноги, скот, – наследишь на ковре с шелковыми цветами, лорд Кромвель самолично спустит с тебя шкуру». Так нет, он все равно пошел по ковру. Они спустились с факелами в подвал. Вошли и кричат: «Кости!»
