Под переговоры экипажа и диспетчера, Ободзинский присел на откидное кресло. Реактивный лайнер, словно набрав побольше воздуха, ровно загудел, завибрировал и неторопливо двинулся по бетонке.
– И не страшно? – спросил у командира Валера, лишь бы уйти от давящей темы.
– Да какой уж там. День и ночь летаем. Инцидента лично у меня ни одного за все двадцать лет не было! Самый надежный транспорт, считаю. А эта машина и вовсе – мечта!
Наконец самолет загудел что есть мочи и понесся вперед, усиливая разгон. Валера полусонно смотрел на полосу. Вот уже границы бетонки. Командир слегка потянул за штурвал – и воздушный корабль мягко оторвался от земли, начиная полет.
– Только рутина сплошная, – пожаловался второй пилот. В его потухшем взгляде Ободзинский уловил приглушенную печаль и желание жить иначе. – Праздников не бывает. А к концу рабочего дня только и думаешь, как бы домой, улечься на боковую.
Из-за нехватки подъемной силы машину слегка покачивало. Но по мере того, как стрелка спидометра ползла вверх, самолет все увереннее ложился на курс.
Валера облокотился на ногу и уставился на свои ботинки. Что-то тяжелое пригибало, тянуло вниз. Отчего ощущение тупика? Сейчас вернется в Москву, запишет с Богословским альбом. И если тот настоит отказаться от молодых, так тому и быть. Что молодежь может против него? Да и Тухманов, в конце концов, по-любому уже увлечен ВИА, ему роли не сыграет.
Стараясь забыться, Валера откинулся спиной к стене и сомкнул глаза. Показалось, что и гул на мгновение стих.
– А хотите за штурвал? – спросил командир, когда машина ровно пошла над кромками облаков.
Певец изумился, невольно улыбнувшись. Второй пилот легкими движениями отстегнул ремни и освободил место. Теперь в глазах летчика не было грусти. Точно не Валере, а ему дали наконец порулить.
– А давайте! – и Ободзинский занял место, пока мужики не передумали.
Сделав несколько глубоких вдохов, чтоб хоть немного унять азарт, он взялся за штурвал. Он управляет самолетом. С пассажирами на борту! Жизнь и смерть в его кулаке. Музыкантов, командира и этого несчастного пилота. Ощущение власти приятно щекотало. Захочет – и кончится серость. Никчемная борьба. Страх.
Он посмотрел вниз, воображая, как одно его движение все прекратит. И удивился, как просто это показалось.
– Давай, смелее! – подстегнул летчик.
Валера качнул легонько вправо, влево, еще сильнее сжимая штурвал, будто если он ослабит его, то непременно все сорвутся в бездонную пропасть неба.
И резко потянул штурвал на себя. С силищей вдавило в сиденье. Холодная испарина выступила на лбу. Заложило уши. Раздался грохот и гул.
Самолет взмыл ввысь, слегка задрался нос корабля. Молодого летчика отбросило назад.
– Отпусти штурвал! – не сразу дошла команда, но как только Валера сделал это, командир выровнял самолет и включил автопилот. Второй пилот поднялся с колен, потирая плечо:
– Вот это покатались с ветерком, едрена вошь!
Достав бутылку «Столичной», тот налил полстакана и протянул Ободзинскому:
– Возьмите! Стресс снять!
Валера с задором глянул на белую жидкость: а почему нет?
И в миллионный раз совершив очевидный бессмысленный выбор, поспешил убраться из кресла:
– Не-не. Не пью. Пойду лучше проведаю, как там пассажиры.
Колени слегка подрагивали. Выйдя из кабины пилотов, он с виноватой улыбкой оглядел растерянных музыкантов. Те замерли в креслах и только глазами водили по сторонам.
– Ты что ли? – осоловело спросил Дурандин.
Певец усмехнулся в руку.
– Ну, тряханул ты нас здорово, – протяжно проговорил Жора.
Валера присел рядом с Нелей. Она посмотрела серьезно:
– Валера, ты чего? С ума сошел?
– Нель, может, выпить принести? Для снятия стресса? – примиряюще улыбнулся он.
– Обещал оберегать, а сам всех…
– И нам! С тебя штраф за такой полет! – пошутил Жора. – За моральную компенсацию, так сказать.
Магадан встретил группу неожиданно трескучим морозцем. Конец октября бушевал непогодой.
Вечером, чтоб смягчить вину, Валера позвал Нелю на берег Охотского моря. Пронизывал холодный ветер, но уходить не хотелось. Величественный закат, полыхающий во все небо, бухта Нагаево, в ладонях ватных сопок, завораживали.
– Вот смотрю на эти красоты и думаю, что ради этого стоит жить… – несмело и тихо поделилась Неля, указав на огромное заснеженное пространство воды. Прибрежные скалы и камни – все сковало льдом.
– Так пойдем ближе! – Он взял ее за руку и помог пройти к самому берегу.
Поверхность старого льда покрывал молодой, похожий на сахар. Море, словно сопротивляясь зиме, выискивало пути выхода, у берега лед ломался, а вода просачивалась через острые кромки наружу и вновь замерзала, образуя многоликие извилистые узоры. Так же и он, все крутится, как подо льдом вода. Ищет лазейки, выбирается. Остался последний рывок. Мало народу, что ли, послал уже, чтоб добиться своего? Он не позволит себе спасовать! Однако ощущение гадливости не покидало.
Неля крепко держала мужнину руку, грея пальцы в кармане его коричневой дубленки.
– Хорошо с тобой сегодня. Спокойно.
– Только сегодня? – Валера посмотрел на нее, ожидая «всегда хорошо, Валеронька». Эти слова согреют, быть может, уйдет эта тяжесть и…
Неля вдруг посерьезнела:
– Ты стал каким-то…
– Что опять не так! – не дожидаясь ответа, перебил муж и быстрее зашагал по берегу. – Забыла, как побирались? Ничего не ценишь?
– Ценю.
– Шубы, фирменные шмотки! – заводился все сильнее, – я работаю с утра до ночи, а еще на экскурсии тебя води! – он невольно переводил тему, чтоб не знать и слышать, о чем она хочет сказать. Как может она быть не довольна после всего, что он делает и скольким жертвует. Каждый день!
Поскальзываясь на грязном дурацком льду, Ободзинский спешил в гостиницу.
– Мне вообще ничего не надо, – обиженно огрызнулась жена.
В номер зашли порознь. Он лег на кровать и уставился в потолок. Жизнь кладет ради семьи, а ничего не нужно. И он не нужен. Однако красный телефон имел на этот счет иное мнение:
– Валер, Ленька сегодня звонил, номер твой дал, – раздался в трубке голос Зупермана. – Ко мне Ефим Лебединский, директор картины «Семнадцать мгновений весны», обратился. Ему нужен хороший дорогой перстень.
– А мы как раз недавно вспоминали его! – нарочито увлеченно заголосил Валера, искоса поглядывая на жену. – Хороший насколько?
Неля уткнулась в книгу и не обращала на мужа внимания. Ну, ничего. Молчанием его не проймешь.
