Чемодан уже в коридоре. Утром с Нелей в Минск. У него наконец есть все. Как говорит Фима, осталось только жить. Так чего ж ему не хватает?
Неделя в слякотном Минске еле тащилась. Ревели дожди, достала вечная серость.
И Алов, он поехал в эту поездку администратором вместо Фимы, то и дело «щипал» Валеру:
– Ой, сынок, загниваешь. Жизнь уходит. А ты опять с женой да трезвенький.
Певец отмахивался. Борис с утра «готовый», только денег успевает таскать в кассу за свои вечные опоздания. Что с него взять?
Поутру Валера с Нелей прошвырнулись до книжного. Шли молчком.
– Концерты, концерты, концерты. Уже ничего и не разобрать, кроме этих концертов, – нарушил молчание Валера и краем глаза посмотрел на жену. Может, и правда причина в ней? Неля сковывает его? Лишает свободы.
– Давай ты сейчас езжай домой. Анжелика устала без нас. А я закончу турне и вернусь к вам, – придумал Валера и купил ей билет.
Когда провожал в аэропорт, тоска взяла вдвойне. Неля еще не уехала, а он до смерти скучал по ней. Будто не ее, а себя провожал. Что-то отрывал от себя безвозвратно.
Взяв жену за руку, неловко улыбнулся, подыскивая слова. Но забыл, о чем говорили прежде:
– Ты сдай лучше золото в багаж вместе с чемоданом, – заботливо погладил Нелю по щеке. – Опасно одной со всем этим в самолет. Да и зачем тяжести таскать?
– А я же с собой почти все, что было – забрала. Думала, на прием пойдем…
– Ничего, – Валера неуклюже повел плечом и положил чемодан на ленту. Обнялись.
Он глядел жене в спину и одновременно с радостью освобождения находил в себе вину, смешанную с какой-то болезненностью. Неужели Неля стала ему чужой?
И вспомнилось, как она приезжала к нему прежде, как ждал ее. Жил от встречи к встрече. А будто тогда был вовсе не он, а какой-то другой Валера.
Но стоило выйти на улицу, щемящее чувство растаяло. Освободилось пространство и, воздух стал легче. Скоро весна. Билеты в Нижневартовск на руках. Жить. Жить, ни секундой не медля!
Прикупив в магазине две бутылки коньяка, Ободзинский поспешил в гостиницу прямой наводкой к Алову. Сейчас посмотрим, кто загнивать будет.
Полный решимости, Валера постучал в номер. Алов оказался с музыкантами.
– Мы сегодня такую классную пробежку за книгами устроили! – хвастал Щеглов. – И ЖЗЛ-овского Ренуара нашли, из Всемирки – Фолкнера «Свет в Августе» за два тридцать достали.
– Да? – Валера нахмурился. – Странно. А я ходил, ничего не было.
– Так это мы уже все скупили. Кто не успел, тот опоздал, – рассмеялся Жора. – Мы как на кассе сказали, что мы из коллектива Ободзинского…
Скрывая недовольство проигравшего коллекционера, Валера замешкался в коридоре. Но в тот же миг досада приняла личину решимости: ничего. Он еще покажет этим халявщикам!
– Предлагаю оторваться в преферанс! – певец поставил коньяк на стол и уселся в кресло возле бледно-дымчатых занавесок.
– Думаешь, нас без всего оставить? – ухмылялся Алов.
– Ты же знаешь, мне катастрофически везет! – Валера выгреб из карманов пиджака колоду, ручку и бумагу.
Через несколько часов к своему изумлению Ободзинский проиграл все заработанные в Минске деньги. Но игра увлекла. Она смывала глупые размышления о смысле. Смысл победить. Даже на краю гибели – победить!
– Валер, тебя Нэлка разыскивает. Перезвони ей, – показался в дверях Шахнарович, прервав картежный запал.
– Ободзинский так просто не сдается! – стукнул играючи по столу Валерий. – Есть Достоевщина, а есть Ободзинщина. Ждите. Будет бой.
Он поспешил к телефону:
– Нелюша, как добралась? – весело и нежно проговорил, набрав номер.
– Валера… – Она плакала в трубку. – Я прилетела в Шереметьево. Возле ленты прождала целый час чемодан. Каких только не было, а нашего, черного… Потом чемоданы запустили с нового рейса. Я опять ждала. Побежала к начальнику аэропорта, заполняла декларации. Он обещал, но… Все пропало.
Валера помрачнел:
– Я свяжусь с аэропортом. Успокойся, слышишь?
– Валер, там было все… И кулон, где твоя гравировка.
Ободзинский посмотрел на часы:
– Сейчас же иди в ювелирку и купи себе что-нибудь. Деньги переведу на книжку.
Бросив трубку, пошел одеваться.
– Чего хоть стряслось? – встрепенулся Шахнарович.
– Да золото уперли в аэропорту!
– А ты куда?
– В баню.
– В аэропорт? – не унимался Паша.
Ободзинский, уже одетый, на пороге обернулся к администратору и свысока, с жалостливым прищуром посмотрел на того:
– Паша, ну кто вернет тебе столько бабок? Деньги приходят и уходят. Закон жизни.
И тут лицо певца просветлело, он снял с руки часы «Кейсо» и протянул их Шахнаровичу:
– Слушай, Паш! Я сейчас на мели. Сходи в ломбард, заложи часы. А я… я обещал с ребятами доиграть.
Шагая по коридору в номер к музыкантам, вспомнилось Гольдберовское «а в кармане дыр-ра»!
«Выкрутимся», – ответил воспоминаниям своей же фразой.
Из Минска путь держали в Нижневартовск. Когда хмурым снежным мартовским днем группа высадилась у гостиницы, Валера поманил Зайцева к себе и с детским задором зашептал:
– Лень, ты не иди сейчас в номер. Давай езжай по магазинам за книгами. Всюду скажи, что есть такие шарлатаны, авантюристы. Ездят за нами. Представляются, что они из ансамбля Ободзинского. Скажи, чтоб гнали их на фиг. Чтоб книги «ни под каким соусом» не продавали.
Леня с улыбкой кивнул и, не отпуская такси, поехал на задание.
Вечером с полными сумками книг Валера пошел навестить музыкантов. Важно похаживая по номеру, он поглядывал на ребят с хитрым прищуром:
– Поглядите, чего купил!
Те с возгласом «вау, откуда!» сунулись в сумки:
– А нам не продали ничего, представляешь?
Ободзинский снисходительно кивнул:
– Где было, там уже нет! – с очаровательной улыбкой он вальяжно уселся в кресло. – Так и быть. Поделюсь кое-чем. Я же все равно по два, по три экземпляра брал.
В пятикомнатный люкс возвратился победителем. Распластавшись на диване, уставился на старые большие деревянные оконные рамы. Тишина иногда перебивалась скорыми шагами и голосами постояльцев за дверью.
Он успешен, молод, красив, талантлив и заслужил лучшую жизнь. И тут же осекся: работа, семья… эти концерты, словно стахановские рекорды. А где трофей? Заслуженная радость? Счастье-то где?
Весь следующий день резались в карты. На этот раз Ободзинский схватил игру. Едва он раззадорился, Жора испортил дело:
