– Я не намерен обсуждать свои дела. Хочешь в Одессу на корабль? Я зарабатываю.
– Фима такой умница…
– Иди и живи с ним. Ничего с ним не сделается. Пообижается и придет.
После десятидневных концертов с оркестром Ободзинские держали путь в Одессу. На этот раз планировались концерты на корабле.
– Я не узнаю тебя, – с досадой и разочарованием завела пластинку Неля, когда ехали в машине.
– Потому что не понимаешь… Я работаю без отдыха год за годом. Загнался так, что сам себя не узнаю.
– Тогда зачем все эти выступления? Отдохни… – смягчилась жена и протянула бутерброд, – поешь хоть.
Валера остановил машину. Опершись на сиденье, посмотрел на жену:
– На теплоходе всего несколько концертов. И музыканты едут, Алов. – Он обнял ее и обернулся на дочь:
– Ну что, Анжелика, поедешь на корабль?
– Хочу! – заголосила в ответ.
Валера тут же завел машину. Не вышло с Литвой, отдохнет на корабле. Путешествие, морской воздух, вдохновенные счастливые лица вокруг… Он представил, как будет сидеть за столом и любоваться на бескрайние аквамариновые просторы, сливающиеся с горизонтом, и заулыбался.
На пирс приехали пораньше, но люди уже толпились у лайнера. Певец неторопливо похаживал по жаркому причалу, оглядывался кругом и с напускным равнодушием продвигался в очереди к сходням. Анжелика топталась рядом и, широко раскрыв глаза, мерила судно.
– Это мы на нем поедем? – постукивала маленькими пальчиками по запястью отца.
– Большой? Целый многоэтажный дом, – кивал отец.
– А внутри – настоящий город! – подхватила Неля.
Как только вступили на круизное судно и по дощатой палубе прошли в пузо морского гиганта, Валера заметил, что стало еще светлее. В просторном салоне со всех сторон горело несметное число лампочек и фонариков. Музыка разливалась эхом. Расставленные повсюду мягкие диваны соблазнительно зазывали, суля уютный отдых в драпированных объятиях. Огромные светло-бежевые рамы отражались в начищенных до блеска полах и смотрели оттуда, как из туманного зазеркалья. Расслабленно вышагивая по мягко качающемуся на волнах судну, мысли Валеры также то взлетали, то плавно ухали вниз. Здесь его родина, дом, юность. Родная земля и море успокоят, он снова найдет себя. И, пытаясь пробудить прежнего, жизнерадостного, никогда не унывающего мальчишку Цуну, певец прошмыгнул вперед без очереди, взял ключи от каюты и повел за собой Нелю и Анжелику.
Огромный многоуровневый теплоход вмещал в себя круговорот разнообразной публики. Те отдыхающее, что победнее, располагались на нижних палубах. Валера с семьей разместился в люксе наверху.
– А я ж когда-то кочегаром был, – улыбнулся жене. – Но как? Закину в топку углей и забуду. Уйду с пацанами мечтать о карьере, о славе. Потом нас, мальчишек, били за то, что людей без тепла оставили.
Ступая по мягким коврам объемного коридора, он заметил мужчину в костюме, играющего на большом черном рояле. Его-то и было слышно при входе. Валера с чемоданом продвигался дальше, петляя по лабиринту коридоров и лестниц, на ходу выхватывая Нелины восторженные «ахи» и «охи», и с каким удовольствием она отвечала на вопросы дочери.
Наконец открыли каюту. В богато меблированной комнате – велюровый диван, огромная кровать, стол, покрытый гобеленовой скатертью, и деревянные стулья, обитые зеленым сукном. Просторный номер обтекаемой формы, с панорамными окнами, едва ли не на всю стену, шел полукругом. Валера распахнул тюлевую штору и, убедившись, что вид перед глазами предстал самый что ни на есть превосходный, отправился с женой и дочерью на палубу, глядеть, как корабль отчалит от берегов и ляжет на курс.
Наконец судно начало просыпаться. Разнесся над гаванью пароходный гудок. Огромный белый лайнер начал степенно выходить в море. Валера взглянул на берег. Когда-то легкий, свободный и счастливый Цуна стоял по ту сторону и провожал корабли.
– Ну. Пойдемте, – он утянул своих девчат внутрь.
Великолепием апартаментов, изысканностью ресторанов, пышностью убранства судно походило на огромный сказочный дворец с полукруглыми ступенями лестниц и перилами, сотканными из балясин. В носовой и кормовой части корабля располагалась уйма развлекательных залов: бары, рестораны, кинотеатры и музыкальный салон, где Валера должен был выступить через два дня.
Переодевшись, Ободзинские прогулочным шагом направились в ресторан. Окнами он обращался на палубу, где на открытом воздухе размещались столики.
Приоткрыв двойные деревянные двери с арочными стеклами, певец пропустил своих дам. Неля прошла вперед. Дочура следом. В длинном нарядном платье, она старалась идти так же элегантно, как мама.
Жизнь потекла размеренно. Утром Ободзинские выдвигались на верхнюю прогулочную палубу. Анжелика шлепала между родителями. Хватая их за руки, она раскачивалась, высоко поднимая ножки и болталась в невесомости. В первый же день Валера сгорел, начал подкашливать, и когда Неля располагалась у шезлонгов, муж скрывался от солнца в баре. Утопая в коричневом кожаном кресле, он сооружал для Анжелики кораблики из бумаги. Дочь подбегала, забирала кораблик и запускала его в ближнем бассейне.
Вечерами, после того, как дочь засыпала, Валера с Нелей блуждали по лайнеру, рассматривая необъятные просторы изумрудного моря.
После первого концерта Ободзинский по обыкновению стоял на палубе. Поставив ногу в черном лаковом ботинке на ребро палубного забора, с бокалом в руке он ожидал жену. Небо горело и полыхало кроваво-огненным закатом. Кашлянув в руку, он отпил воды.
– Сынок, – послышался за спиной вкрадчивый голос Алова. – Ты чего кашляешь? Простыл никак?
– Нормально все, – отмахнулся Ободзинский. – Пройдет.
– Э, нет. Это не шутки. Ты у нас певец.
– Боря, – усмехнулся снисходительно и грустно. – Не делай мне мозги. Я не обращаю на это внимание.
– Как не обращаешь? Твой голос – твое все. – Алов ловко достал пузырек из внутреннего кармана пиджака. – Примешь и успокоюсь. Тебе выступать послезавтра.
Ободзинский недоверчиво поглядел на пузырек.
– Да бери, не бойся! Сразу себя почувствуешь человеком. – Алов насильно впихнул Валере в ладонь таблетки и крепко зажал рукой.
Певец оглянулся по сторонам, словно опасался, что их увидят, и заметил, что солнце уже скрылось за горизонтом. Тьма огоньков корабля теперь отражалась в горящих глазах Бориса. Раздался гудок теплохода. Валера вздрогнул, словно очнулся.
– Хорошо будет, – хлопнул по плечу конферансье, показывая большой палец вверх, – супер!
И все вдруг в Валере возжелало, чтоб стало так хорошо, как говорил об этом Борис. Хотя бы на миг. И пока не передумал, пока разум еще не взял верх, певец быстро открыл бутылек и вынул таблетку.
– Бери еще! – настойчиво проговорил Боря.
