Валере хотелось многое сказать, но слова казались беззвучными. Лишними.
Новый, тысяча девятьсот семьдесят седьмой год отмечали в ресторане гостиницы «Россия». Гости поднимали бокалы, радостно поздравляли друг друга. Валера блуждал меж улыбок, платьев, костюмов, понимая, что в Одессе с водкой, купленной на поддельные чеки, в собственноручно пошитых портках чувствовал себя счастливее и живее. Он и жил одним днем. Нужны деньги? Достал, украл, заработал. Прав, Валерий Сергеевич. Чтобы начать заново, надо все потерять. Покончить с собой сегодняшним. Опуститься на самое дно, чтобы было от чего оттолкнуться. А ведь сколько лет прошло с тех пор, как вышел из лечебницы в Кемерово…
– Валерочка, иди к нам, – послышалось из-за стола. – Как ты потрясающе выступил в театре. Сама видела. Как это вот у него получается? Артисты выходят надрываются. А он тихонько так поет, а потом как даст!
– Неля, я выпью немного, – шепнул жене на ухо, слегка коснувшись губами холодных бриллиантиков на золотой серьге.
– Валера, пожалуйста… – она умоляюще взяла его за руку.
– Я все решил.
Он наполнил бокал. И, пригубив шампанское, остановился. Неля смотрела на него. Плакала за них двоих. И если б он мог, то заплакал бы вместе с ней.
– С Новым годом тебя… Нелюша… – произнес с нежной горечью и приблизился. Обнялись. Послышался бой курантов. Взрыв хлопушек, которые просыпались возле столов серебряным дождем. Все подняли наполненные бокалы, считая секунды.
Валера улыбнулся. И что за праздник такой, этот Новый год, что всякого с ума сводит? Будто каждый присутствующий жил ради только этого одного момента, ждал его целый год и наконец дождался. Отчего именно в этот день сердца людей раскрываются, наполняясь теплотой?
И, допив шампанское, певец с довольством пошел меж столами.
Глава XXXV. Уход из «Верных друзей»
1977
Ни первый бокал, ни второй – ничего не изменили в восприятии. Валера присел в стороне от гостей. Выходит, врач из Кемерово солгал, что первая рюмка убьет?
Подойдя к столу, он налил еще. Эйфории, что бывала в юности, не возникло. Он трезв и по-прежнему бессмысленно.
Вернувшись домой, выпил снова. Все осталось черно-белым. Черно-белые обои, черно-белые деревья в окне, черно-белая жизнь.
Кто-то проклял его. Неужели Валера такое ничтожество, что даже водка не берет!
Ненавидя себя и всех, месил ботинками снег, быстрым шагом направляясь в аптеку. Распахнул дверь. От гнева трясло. Купил несколько пачек. Быстро разрывая упаковку, выкинул ее в сторону. Выйдя на улицу, высыпал в руку таблетки и, проглотив их, запил водкой. А может, скупить всю аптеку и закидываться до тех пор, пока не прекратится все это?
Наконец удалось. Туманом застлало мир. Он выключился. Но теперь всякий раз просыпался в четыре утра. Колотило, и в горле сухость. Чтоб сбежать из вечной ночи, стекал, как желе, из кровати, брал в руки ботинки и крался на цыпочках к выходу. Тихонько отворял дверь, а казалось, она гремит так, что слышат соседи с первого этажа.
Обнаруживая половину чекушки напротив лифта в пожарном ящике благодарил богов. И торопился в аптеку. Запивал таблетки алкоголем и ждал.
* * *
С тех пор, как Фима навестил Валеру на Большой Переяславской, певец не видел его. После операции Зуперман обосновался в санатории на берегу Валдайского озера. Певец узнавал у Лени, как идут дела, периодически звонил справиться о здоровье. И так как преград к общению не осталось, Зайцев бросил варьете, устроился администратором к Ободзинскому и поехал с ним на гастроли в Винницу.
Леня вел бухгалтерию, договаривался с филармонией о концертах и деньгах. Удалось получить дополнительные надбавки, продавая в нагрузку к билетам на Ободзинского билеты на Закарпатский хор.
Прошли два выступления. Довольный собой Леня протяжно выдохнул. Сегодня у Валеры третий концерт, который сделает Зайцев. Вечером решил проведать певца и отчитаться, но ни Валеры, ни вещей в номере не обнаружил. Ринулся к ящикам шкафов. Пусто.
– Ребятушки, милые, где Валерик? – тряс Леня музыкантов.
Те удивленно разводили руками.
Помчался к Плоткину, к «Веселым ребятам», с трудом выискал Алова. Оказалось, пили вместе, но дальше – Валеры и след простыл.
В отчаянии Зайцев сновал у дверей гостиницы.
– Славик! – увидел он Толмачева, спускающегося по лестнице. – Валерки нет. Сгоняй, умоляю, в аэропорт, спроси в кассах, не приходил ли Ободзинский?
Сам побежал на вокзал:
– Девушки, милые! Ободзинский был здесь? – запыхавшись, взмолился он к беленькой кассирше.
– Был. На Одессу билет брал, – откликнулась воодушевленно женщина и указала на поезд у платформы, – В этом поезде. Сейчас отправится.
Леня бросился на платформу.
– Гриня! – увидел в толпе знакомого рижанина, гитариста. – Валерик! Где Валерик!
Гриня с любопытством ткнул на соседнее купе.
– Валера! – отчаянно закричал Леня, хватаясь за сердце и не в силах бежать.
Поезд тронулся. Только в этот момент певец увидел испуганные глаза администратора, в глубине которых прочел мольбу и безнадежность.
Он улыбнулся, стараясь приободрить Зайцева хотя бы улыбкой, и, помахав на прощание, облегченно вздохнул.
– Успел, – пронеслось в голове с ноткой торжественности. Он лег на подушки и передернул плечами, сбрасывая воспоминания.
Эти концерты в Виннице выжимали последние силы.
«Валера, я договорился с тем, я видел этого, сказал тому… А что, если…» – всякий раз, когда Зайцев влетал в номер, Ободзинский вздрагивал и сжимался. Голос Лени больно стучал по мозгам, словно птицы клевали в голову. Валера испуганно пятился, пряча стакан с водкой за спину. Заставлял себя подниматься, ходить, говорить. На него устремлялись глаза зрителей. Успокаивал себя: только одну песню. Выжать, выстрадать. Забыть о слабости. Улыбаться. Зажечь себя. Нет огня? Механически. Изобразить. Еще одну. Упадет после. Девчонки хорошенькие. Позовет их к себе. Не слабак же он! Сейчас возьмет волю в кулак. Зрители скучают? И это ничего. Главное продержаться. Никто не должен догадаться, что его больше нет. Бежать.
Валера поправил подушку и лег поудобнее. Дом, родная земля, Домна его восстановят.
На следующий день он вышел, сутулясь на Одесском вокзале.
«Нам деньги людям возвращать. Мало того, за Ободзинского, так еще и за хор!» – представил, как свирепствует организатор концертов. И поедут музыканты по домам, последними словами ругая Валеру. Плоткин в Ригу, Щеглов в Питер, Пивоваров во Львов, Мамиконов в Москву. А Лене – получить тумаков.
Валера пытался разбередить вину перед Зайцевым, но не находил в себе сострадания.
– Валера, ты что вытворяешь? – причитал Леня в трубку телефона. – Мне как с тобой работать?
