Почти каждый день он приезжал к дому и гулял с детьми во дворе.
– Тебе Рамиль нравится? – с интересом всматривался в Лерочку, присев на перекладину возле клумб.
– Он хороший, пап. Маме помогает.
– Трудно ей?
– Не сладко бывает, – совсем по-взрослому пожала плечами.
Валера продолжал смотреть в ее глаза, пытаясь понять:
– Ты хочешь с папой или с Рамилем жить?
Та растерялась, сжалась, насупилась. Ободзинский увидел свои повадки, улыбку, взгляд.
– Папина ты копия… У тебя, кроме отца, матери и сестры, никого не может быть роднее. Мы семья. Кровь. Ты это поймешь, когда вырастешь.
Дочь опустила глаза. Валера взял ее за руки:
– Береги их. Анжелику, маму. Пока меня нет… Будь за папу.
Отныне Валера занялся собой. Перестал выпивать. А месяц спустя Паша пригласил к себе Нелю, скрыв от нее причину встречи.
Ободзинский сидел у Шахнаровичей за столом и собирался с мыслями. Раздался звонок. Паша с Витой ушли открывать. Потирая лоб, певец волнительно поднялся и замер, услышав из коридора ее радостный голос. Через минуту нарядная, свежая Неля впорхнула в комнату и застыла.
Валера грустно и продолжительно смотрел на нее.
– Садись, Нелюнь, – настоятельно попросил Паша, прервав накал. Неля тревожно вздохнула и села к столу напротив Валеры, который так и остался стоять у окна.
– Нелюнь, – снова повторил Паша. – Я вас поженил. Свидетелем был. Я за вас отвечаю.
– И что! – она напряженно вскинула брови.
– Неля… – Валера подошел к ней, сел рядом с креслом. – Я попросил Пашу пригласить тебя.
Скрестив руки на груди, она слушала, смотрела куда-то прямо перед собой.
– Я знаю, что я подонок. Что я вас бросил. Мы провели с тобой лучшие годы. Я виноват.
Она неслышно вздохнула.
– Я изменился. Многое осознал. У меня было время. Побыть в тишине.
Неля задумчиво закивала. Но что-то отстраненное сквозило в ее движениях. Валера словно пробирался через что-то тяжелое, вязкое. Сражался, карабкался. Пробиться так и не вышло. Выдохся. Нахлынуло опустошение. Он умолк, бесчувственно устремившись в угол стола.
– Нелюнь… Переживает Валерка без вас, – поспешил на помощь Паша. – Вернуться хочет. В семью.
– Чего-о? – вскинулась Неля, усмехнувшись вздору. – А почему через десять лет не пришел?
Ободзинский чуть отодвинулся. Они говорили о нем. Неля не примет.
– Им нужен отец. – Его довод прозвучал слабо.
– Валера, о чем ты? – Она ошарашенно уставилась на него. – Так приходи! Кто запрещает?
Он поднялся, угрюмо пошел по комнате и замер у окна.
– Нелюш, ну любит он тебя, – упрашивающе проговорила Виталина. – Весь извелся. Сделал ошибку. По молодости. Он раскаивается.
– Так! Что вообще вы все от меня хотите? О чем он думал, когда детей бросал? Одной года не было. Вторая в школу пошла. Вита! Давай закончим, я тебя умоляю!
Шахнаровичи стихли. Паша накрыл ладонью Нелину руку:
– Ты просто подумай. Ошибся человек. Дай ему шанс.
– Да не собираюсь я думать!
Разговор не клеился. Неля засобиралась домой. Певец поспешил проводить. На улицу вышли вдвоем. Валера не мог выдавить ни одного слова.
У троллейбусной остановки встрепенулся. Ухватил за руку:
– Неля. Пожалуйста. Прости меня. Ну прости. Прости! У нас двое детей. Я не могу, я же погибну без вас. Я же тебя люблю!
Она вырвала руку и забежала в троллейбус. Валера плакал.
Два месяца певец избегал встреч с Нелей. Домой заходить не решался. Он вылавливал дочерей на улице, порой часами дожидаясь их во дворе. А вдруг выйдут? Когда удавалось встретиться, сидел рядом с ними на лавке и умиротворенно дышал.
В один из дней, похаживая возле дома, он то всматривался с надеждой в любимое окно, то в подростков и малышню. Да что же он! Дурак, что ли, какой? Это его дом! А ему боязно нос показать? Он поспешил в подъезд. Тринадцатый этаж. Дерматиновая коричневая дверь. Позвонил. Открыла малышка. И снова робко застыл на пороге.
– Лерочка… Папа в гости пришел.
Он обнял ее и неслышно разулся. Остановился у входа в гостиную, озираясь. Все, как прежде. Будто только вчера ушел. С кухни тянуло свежими щами. На плите кипела картошка. Нелюша шинковала зеленый лук. Негромко играло радио.
Он шагнул в дверной проем. Неля вздрогнула.
– Я к детям пришел, – поспешил объясниться. Сжался и скромно присел у стола.
– Чаю?
– Ты больше не любишь меня? Неля. Я не могу без тебя.
Она спешно переставила кипящую картошку. Окно отворилось от сквозняка, ветер опрокинул перечницу.
– Валер, так некогда про любови думать. – Она изумленно усмехнулась. – Дела ж надо делать.
И тут появился Рамиль:
– Нелечка… Зашел проведать, как вы?
А ему она улыбнулась приветливо и пригласила за стол.
Зашатало от боли и бесправия.
– Слушайте! Пойдемте-ка за бар? – превозмогая боль, поднялся певец с ошалевшей улыбкой. – Рамиль! Выпить возьмешь? За знакомство?
Тот кивнул, ушел за бутылкой. В исступлении от своего бесправия и потери, Валера пошел в комнату. Сел в ожидании.
Через полчаса оба расположились за баром. Валера сбоку у пианино нарочито нагло оперся на стену, закурил, вызывающе выдохнув табачный дым. Рамиль сел рядом. Малая залезла на пуф в баре, с улыбкой глазея на обоих.
– Удобно? Нравится? – отчаянно рассмеявшись, забарабанил по деревянной столешнице бара Ободзинский. – А я этот бар на заказ делал. Чтоб все в моем доме по высшему классу было!
– У тебя прекрасный дом, Валера. Дети золотые. – Рамиль достал сумку и начал выкладывать продукты: – Я вот малышкам твоим принес. Икру красную любят. Сейчас же не сыскать днем с огнем ничего этого. Заказывал вот тоже. Яблочки.
– Конечно! – посмеивался певец. – Ты ж у нас… хо-ороший!
– Мама. Икра! – подпрыгнула Валерия от радости.
– Вай ме, цавт танем, кушай на здоровье. – Рамиль погладил Леру по плечу. Та любопытно переспросила:
– Что такое цавэтанам?
– Значит, заберу твою боль. Себе. – Потрепал девчушку по голове.
– Не трогай мою дочь! – не выдержав, оборвал его Валера.
– Так я же с добром…
Резким движением Ободзинский налил водки и, презрительно вглядываясь в карие глаза армянина, протянул стопку. Сам ничего не соображая, выпил залпом.
– Ну что ты злишься? – примиряюще обратился Рамиль. – Я же и тебя люблю.
