– Не надо меня любить!
– А я тогда щас возьму и тебя за нос укушу!
– Чего-о? – Ободзинский поднялся и вдарил Рамилю в морду, ощутив тыльной стороной пальцев что-то мягкое, теплое, щетинистое. Рамиль через комнату полетел к черному серванту, пробив дверь нижней полки. Откуда-то, будто издалека, Валера услышал истошный крик младшей дочери. Она вцепилась ему в руку, пытаясь ущипнуть:
– Ненавижу тебя! Уходи!
Рамиль неспешно поднялся:
– Как ты с Нелей обошелся, подонок! – в следующую секунду он съездил Валере в обратку.
Дочь переметнулась к армянину:
– Не трогай папу! Убирайся отсюда!
– Это мой дом, – процедил Ободзинский. – Я здесь останусь. С моими детьми.
То и дело, отпихивая Лерочку, вклинивающуюся между ними, мужчины развязали драку.
Неля с Анжелой в остолбенении стояли в коридоре. Наконец Неля выхватила испуганную малышку с поля боя и умчалась с Анжелой к соседке.
Но стоило ей выйти, как разбираться охота пропала. Рамиль сел на пол у дверей спальни. Валера опустился на диван. Налил еще. Потряхивало. Заглушить. Не чувствовать.
Он бродил по комнате, не обращая внимания на Рамиля, который так и сидел вдалеке, у комнаты на полу. Утром от соседки возвратилась Неля. Лерочка опасливо застыла в коридоре.
– Ну и что это такое? – Неля рассерженно оглядела обоих.
– Я хочу поговорить. – Валера приблизился, взяв ее за руку. Рамиль вскочил и вопросительно уставился на Нелю:
– Если ты не хочешь…
– Я справлюсь. Иди, – она благодарно кивнула ему глазами и села с Валерой в гостиной, скрестив на коленях пальцы в замок.
– Я буду рядом. – Рамиль закрыл за собой дверь на кухне.
Слабый, разбитый, Ободзинский собирался с мыслями. Слезы снова застелили глаза:
– Я погибну без вас. – Закрыл глаза руками. – Не могу.
Неля молчала. Она не отпихнула. Не рассмеялась.
– У меня ничего нет, ради чего жить. Я не могу жить таким подонком, – выдавил через силу и, найдя в ее глазах жалость, с досадой отвернулся: – Жалеешь… А прежде как на бога смотрела.
– Я была твоим другом, Валер, – произнесла она мягко. Жалостливо. – Женой. Все тебе посвящала. Анжелика матери не видела.
– Ты хочешь быть с ним? Но ты же не любишь его. Я знаю тебя. Ты только позволяешь себя любить. Пусть хоть из жалости. Дай мне шанс исправить. Перед собой. Перед моими детьми.
Неля не ответила. Склонила голову на ладонь. Ободзинский поднялся и у дверей повторил:
– Пожалуйста. Подумай.
Сговорившись с Шахнаровичем, Валера под его фамилией лег в больницу и закодировался. Через месяц пришел со справкой в руке:
– Неля… Мы прожили с тобой пятнадцать лет. У нас двое детей. Я не буду пить. А запью, так сам уйду.
– Я устала..
И он обнял ее за плечи, целуя руки:
– Неля, последний раз. Все будет хорошо. Обещаю. Ты увидишь прежнего Валеру. Рядом с тобой я же другой человек…
– Перестань. – Она вышла из комнаты, а минуту спустя выложила на стол солидную гору писем, которые все это время продолжали идти на адрес певца от поклонников. – Это тебе.
– Читала? – он глянул на распечатанные конверты. Неля виновато улыбнулась, и он с трепетной радостью увидел, что она сама ищет повод поговорить.
– И что там?
– Переживают за тебя. – Неля раскрыла конверт, вытянула первое попавшееся и начала читать. Валера слышал теплые слова. Многие переживали о здоровье, просили не покидать сцену, предлагали помощь.
Скрестив ладони и уткнувшись в них подбородком, он смотрел на нее. Она была близко. И далеко.
Неля все читала, а певец напряженно потирал руки. Как сказать о важном?
– Что нового? – перебил ее, бросив неуместный вопрос. А ведь когда-то говорили легко и взахлеб.
– Дядя Саша… Филипов, помнишь? Ритин отец. Умер, – произнесла она с грустью. Но Валера с жадностью выхватывал любые слова от нее. – Он же от Симы ушел. Женщину встретил. А потом рак. Сима выхаживала его, а он все плакал: «Брось меня, Симочка, как ты можешь». И все повторял, как любит ее.
Неля заплакала. Валера аккуратно сжал ее за руку:
– Он очень любил Симу, – и поднявшись из-за стола, поспешил обнять, – и я. Я тоже. Любил. И люблю. Тебя. Я ведь перед судом тогда заходил сюда. Твоя мама открыла. Говорит, Валерка, что же вы делаете. А я обнял ее. Мама, говорю, вернусь я еще. Неля, прости меня. Не отнимай последнюю надежду. Давай распишемся, прошу! Сейчас. Завтра!
Целуя ее руки, колени, он вымаливал прощение, и Неля сдалась. Встретившись с Рамилем, попросила его понять и больше не приходить. Через неделю Валера с Нелей стали мужем и женой.
Валера радовался наступившему умиротворению. Проводил Лерочку в первый класс, а вечерами после работы накручивал для нее гоголь-моголь.
– Пап, научи меня в шахматы играть. И в нарды! – просила дочь. Потом бежала за соседским мальчишкой, и две пары азартных детских глаз устремлялись на Валеру.
Отец с важной улыбкой открывал шахматную доску, и начиналась партия.
Анжелика поступила в училище.
– Тебя на собрание вызывают, – как-то призналась та. – Не разрешают с Пресняковым дружить. Потому что курит.
– Не слушай никого, дочь. Друзей надо самой выбирать. Папа сходит на собрание.
С детьми Валера наладил, а в глазах жены по-прежнему стояли боль и обида. Он не находил в Неле искры, доверчивости. Зато замечал, что ни чая души в Лерочке, она все чаще ругает Анжелику, словно пытаясь искоренить в ребенке те качества, которые когда-то были в ней самой. За которые Валера полюбил Нелю. И которую бросил.
– Анжелика, – лишний раз старался приласкать дочь, – посиди с папой, девочка моя.
В Ульяновск на гастроли поехали с детьми. Усадив в первый ряд семью, певец присел рядом с Нелей.
– Нелюша… Я посвящаю этот концерт тебе. Здесь все о тебе. И тебе.
Неля легонько улыбнулась и наклонила голову. Валера видел, что ей по-прежнему трудно смотреть ему в глаза.
Он вышел на сцену. Хотелось дотянуться до ее сердца, как, бывало, он делал раньше. Тронуть через песни.
Всегда найдется… женская рука…
Тихонько начал свое признание. Он смотрел на жену, желал говорил с ее душой. Вернуть то, вчерашнее, легкое. Просить прощения. Очиститься. Как тогда, когда он исповедовался перед ней в театре. Неля стиснула кулаки, поджала губы и старалась изо всех сил не встречаться с этим тяжелым. Мучительным. Валера же напротив обнажал все, о чем она и так знала:
