Оставалось два дня до отъезда из Луганска. Собираясь на концерт, Валера красовался перед зеркалом, завязывая поверх жилетки галстук-бабочку. В комнате витал аромат любимых Нелиных духов «Myster de Rochas».
– Валер, зайди ко мне, – постучал Виктор в дверь номера.
Обняв жену и обещав, что скоро вернется, Ободзинский спустился на второй этаж.
– Знаешь, что мне Любка сейчас в доверительной беседе заявила? – выпалил тот с искрой в глазах. – Погуливает твоя Неля.
Валера ощетинился. Запылали щеки:
– Еще раз! Ты позволишь себе… – Валера схватил администратора за грудки.
– Летом дело было! – выскочила из ванной в халате и с полотенцем на голове Люба. – С Алексеем Березиным. Я в Иркутске телефонисткой работала. После диплома в кино собирались. Я ж понимаю, как говорит женщина, когда клеится к мужчине.
– Ты понимаешь, да, – с сарказмом ответил Валера. – Это все?
– А надо что-то еще? – удивилась Люба. – Ты скажи, Валер, ты часто ходишь с женщинами в кино?
Вопрос обезоружил. Совсем недавно он сам было чуть не пригласил Наталью на партию в шахматы. Но ведь не пригласил!
Он поднялся к Неле на третий. В груди заныло при виде ее. Она сидела за столом прехорошенькая. Уже причесана, накрашена. Черные волосы блестели при свете люстры, голубое платье очерчивало стан. И эти плечи обнимал другой? Конечно, нет!
– Ты ходила летом в кино с Алексеем Березиным? – постарался спросить, как можно более ровно, но голос дрогнул, прозвучав угрожающе.
Неля улыбнулась, будто почувствовав его ревность, захотела разбередить еще сильнее. Ее брови изумленно приподнялись. Играючи, она переспросила:
– С Алешей?
Улыбка ошпарила.
– С Алешей даже? То есть все-таки ходила!? – вскричал, подходя ближе Валера. Он, значит не пошел, даже телефон незнакомки разорвал, а она, та, которой доверял больше, чем самому себе – пошла!
Захотелось отшвырнуть стул к дверям, разметать здесь все к чертовой матери, но не позволил себе выглядеть смешно.
Неля попятилась, вспыхнула:
– По какому праву ты говоришь со мной в таком тоне! Я не обязана отчитываться за каждый свой шаг.
– Вы идете? Концерт скоро, – послышался голос Виктора из коридора.
Валера набросил куртку и, обернувшись у самых дверей, прошипел ей:
– А я тоже пойду с другой!
Хлопнув дверью, он бесцеремонно прошагал мимо администратора в его номер. Люба сидела на кровати.
– Чтоб через пять минут духу ее тут не было!
– С чего она должна уходить? – вскипел Виктор, хотел сказать что-то еще, но, заметив решительный взгляд Ободзинского, остановился.
– Ты меня понял? Если через пять минут она будет здесь, отправишься следом. Сними мне номер на ночь.
– А ты куда? Валер? Концерт скоро!
– Я буду.
Ободзинский прошел на лестницу. Остановился, прижался к холодной стене. В кино с другим после диплома. Глупец! Все они одинаковые!
На холодную равнодушную улицу выволокся нараспашку и все равно горел.
– Валерик! – нагнал Гольдберг на полдороги. – Ты чего такой? Что за кипиш? Я аж из номера услышал.
– Все прекрасно! – экзальтированно распахнул руки Валера. – Никому. Никогда. Не верь.
– Витя учудил что-то? Нелюша? – сыпал предположениями гитарист. Стараясь поспевать за Ободзинским, на ходу застегивал драповое черное пальто.
– Нелюша… – с усмешкой протянул, передразнивая Гольдберга. – Плохо ты ее знаешь.
– Я понимаю. С женщинами непросто. За то мы их и любим, – старался поддержать друг шуткой, но не сработало.
С минуту шли молча. Гитарист лишь изредка поглядывал на Ободзинского, ожидая, что тот поделится, скажет, что случилось. Валера рассказывать не хотел. Он пашет день и ночь, отказывает себе во всем, а ей удовольствий мало.
Гольдберг дружески тронул за плечо:
– Утрясется. Валерик. С кем не бывает. Все под богом ходим.
– Да каким еще богом! На которого всегда можно все спихнуть, если что. Никакой личной ответственности.
На сцене показался, как всегда, с улыбкой:
– Здравствуйте, дорогие…
Восторженные взгляды, ароматы, радостные возгласы, а в груди режет все больше. Шатает, будто хорошо выпил.
Начинал концерт песней «Ребята семидесятой широты». Бодрая песня о покорителях вечной мерзлоты превратилась в тревожный марш:
– Белой ночью бегут олени и синеют сплошные льды.
Валера по-привычке бросил взгляд за кулисы. Где Неля? Задохнулся. Сглотнул. Какой же он непроходимый дурак.
– А сейчас, – Валера постарался отвлечься, разговаривая с публикой, – прозвучит триптих к спектаклю по Генриху Беллю «Глазами клоуна».
Триптих добавился в репертуар с тех пор, как начали работать с Борисом Рычковым. Борис и аранжировку сделал. Прежде Валера волновался, как воспримет слушатель «молитву клоуна». Но сегодня волнения не было.
Глотая невидимые слезы, первый куплет начал тихо:
– Спасибо. Господи. Тебе. За все твои. Предначертания. За все тревоги. И страдания. Спасибо. Господи. Тебе…, – полушепотом проговаривал каждое слово, хватая воздух. Но уже второй куплет зазвучал увереннее, мощнее.
– За то, что все тобой уменьшено: И радость, и любовь, и женщина! – начал срываться в отчаянный гнев.
– За все земные прегрешения. За боль, за муки и лишения, – разнес зал так, что задрожали люстры от силы его голоса. Но голос звучал прекрасно и чисто. Люди застыли.
– За рабство и за двоедушие. За ложь, измену и удушие, Спаси-ибо! – достигнув апогея, Валерий залился ироничным злым хохотом. В его хохоте – боль. На рядах невольно пригнулись.
– Твоей заботой – сыты по уши! И просим мы господней помощи. О разлучении. С тобой! – Словно безумный, он неожиданно рухнул на колени – гнев обернулся всепоглощающим бунтом. Не надо бога! Лжи. Жизни, где все обман. Валера сам себе бог. И пускай он всего-навсего обманутый клоун.
Певец умолк. Ни единого хлопка. В белом костюме, освещенный софитами и прожекторами, певец осторожно поднялся с колен, переводя дыхание.
«Провал».
Он сдержанно поклонился и поплелся к кулисам. Послышались легкие хлопки. Через мгновение зал взревел. С грустной молчаливой улыбкой Ободзинский смотрел на публику. Успех пришел. А Валеры для этого успеха нет. Поклонившись, ушел со сцены. На бис не вернулся.
После концерта певец поднялся за вещами. Неля в голубом платье так и сидела на том же месте возле стола. Слегка ссутулившись, она смотрела в окно. Стены теснили, выдавливали его из номера. Пройдя в ванную, сгреб в сумку зубную щетку, одеколон, бритвенный станок «Спутник».
