В душе предвкушал: совсем скоро прозвучит его «Карнавал» Карела Готта. А потом, потом он воплотит в жизнь одну из любимых песен короля рок-н-рола Элвиса Пресли «I Believe»!
Записывая песни, Валера ждал немедленного результата, как это было с «Восточной», но шума они не наделали. Слегка озадаченный, вместе с женой он улетел на гастроли обкатывать репертуар.
– Я должен как-то обыгрывать свои номера, – толковал Феликсу Дадаеву, режиссеру концертной программы, когда встретились в репетиционном зале Донецкой филармонии.
На сцене горел верхний свет. Лучи падали на дощатый пол по краю сцены, слегка подсвечивая в полумраке зала первый ряд, где сидели Валера, Неля и режиссер.
– Нужен фон для меня. Вот, например, на «Анжеле» я сижу с фотографией в руках. В «Луне» я пою возле окна…
– План таков! – оборвал его Феликс. – Мы устроим на сцене карнавал. Ты будешь двигаться в стиле Карела Готта, этакой свободной походкой, делать легкие движения руками, а тут ты! – неожиданно указал он на Нелю. – Появляешься из-за кулис в пестром карнавальном костюме с оголенной спиной.
Валера с Нелей переглянулись, и начались репетиции. Цок-цок, цок-цок… Медленно и плавно пританцовывая, Неля двигалась к центру сцены, не оборачиваясь к зрителям. Кружила и кружила, качая бедрами в такт.
– Верю, что мы сохраним с тобой навсегда! – цок-цок, цок-цок. – Этот волшебный добрый наш карнавал!
Голос Ободзинского жизнерадостно летел по залу, зажигательно играли трубы, барабаны замедляли ритм, а загадочная девушка наконец оборачивалась к публике. В устрашающей маске свиньи. Занавес. Зал взрывался аплодисментами.
Фееричные инсценировки зрителям нравились особенно. Но Валера стремился к большему. Ему нужна такая песня, чтобы «в десяточку». Шлягер – это как лотерея. Надо играть, играть. Обязательно повезет. Должно повезти!
В цель попала песня «Эти глаза напротив». Валера чувствовал, что исполнил ее так, как не сможет никто. Легко, играючи, надрывно и шепча, этот гимн любви открыл потаенные, извилистые переулки женского чувства. Такой удачи не ожидал даже сам Валера.
Он больше не мог позволить себе сходить в ресторан, в столовую. Не мог даже высунуть нос из номера гостиницы. Отныне и повсюду его караулили очереди поклонников:
– Вся наша певческая братия в подметки вам не годится. Только вы согреваете нас песнями о любви!
– Вы поете так, что расступается небо!
– Берегите себя.
– Вы нужны нам!
– Экстравагантный, таинственный, обожаемый!
Это дарило ощущение, что он великий. И ему указывают, как и что петь? Да уж лучше в джазовый оркестр пойдет!
Весенний концерт в Днепропетровске открывался в семь часов вечера. Беспокоясь, чтоб музыканты не опоздали, как это нередко бывало, и чтоб успеть познакомиться со звукорежиссером, Ободзинский с Нелей и Борисом Ионовичем спешили на концертную площадку пораньше.
Окольными путями минуя фанатов, они проскользнули в здание театра через запасной выход. Коган с Нелей пошли ждать Валеру в буфет, а он не переодеваясь, отправился к местному звукорежиссеру разъяснять программу. Тот показался человеком на редкость высокомерным. На все пожелания чванливо отмахивался, словно знает все детали лучше, чем сам певец. После непростого общения, Валера вышел на сцену проверить звук. Из-под дубленки виднелся коричневый вязаный под горло свитер.
– Да, дэ, миа! – пропел певец в сторону зрительного зала колдовские междометия, – ну, нормально все.
Оставалось еще немного времени до начала. Валера с Нелей сидели в гримерке на широком подоконнике и под перестук трамвайных колес, доносившийся с улицы, поглядывали на бесцельно шатающихся возле здания поклонников, что не попали на концерт. Вдруг какой-то мужчина в коричневом пальто распахнул руки и зычно, весело затянул:
– Эти глаза напр-ротив!
Разнеслось эхом по улице.
– Калейдоско-оп огней… – жалобно подхватили остальные.
Валера невольно улыбнулся. Была бы его воля, открыл бы окна и позвал всех людей в зал.
– Звукорежиссера нет! – громыхнула дверь, и на пороге с полным ужаса лицом появился Гольдберг.
– А где он?
– Ччч-ерт его знает! Ушел!
Спрыгнув с подоконника, Валера всучил Неле пиджак и пустился на поиски.
– Лева! Бы-ыстро за пульт! – приказал Бельфору, столкнувшись с ним за сценой. Лева так и поплыл, прислонившись к кулисе. Валера притащил его в полуобморочном состоянии в каморку звуковика, поставил перед кучей аппаратуры и со словами «не дай бог что-то пойдет не так» исчез. Сам собрался бежать за Коганом, но осенило пройти в соседнюю комнатку, рядом с операторской. Открыл обтянутую фиолетовым кожзаменителем дверь: на диване сопел пропавший. Под столом – пустая бутылка «Столичной».
– Фью-фью, – присвистнул неожиданно подоспевший Щеглов. – Это же надо умудриться так быстро наклюкаться.
– Юр, умоляю. Ты понимаешь в аппаратуре? Сходи к Леве, он же там «не в зуб ногой».
Оба вернулись к Бельфору, и уже ласково Валера похлопал парня по плечу:
– Левушка. Звукорежиссер опаздывает. Потихоньку начинай. Юра тебе сейчас все покажет.
Двухчасовой концерт длился вечность. А если Бельфор нажмет что-то не то? Отключит микрофон, ритм-секцию? Нарушит постановку, включит свет, да что угодно!
Но концерт прошел без сучка, без задоринки. В машину вернулись без приключений, однако у гостиницы, выстроившись кучками, запевали веселые поклонники:
– Эти глаза напротив!..
Закрыв глаза, Валера обхватил ладонью лицо. Коган понял без слов:
– Выспись иди. Завтра Донецк. Будут серьезные люди.
Борис Ионыч вылез отвлекать народ, а Валера, прячась за Нелю и водителя, пробежал в фойе. В номере выдохнул, упал на кровать и, не раздеваясь, заснул.
Проснулся под утро от телефонного звонка. Телефонистка связала с Гаджикасимовым.
– Валер, «Восточную» снимают.
– Ну, понеслась… Что значит снимают?
– День рождения Ленина. Занялись чисткой. А у нас точки после буквы «л».
– Погоди! – Валера скинул с себя вчерашний свитер, сел на кровать, облокотившись рукой на тумбочку, зажег спичку. Не зажглась. Достал вторую. Прикурив сигарету, нервно выпустил клубы дыма и отчего-то перешел на шепот:
– О чем ты, Онегин? Это же паноптикум! – и разозлившись на шепот и страх, заголосил: – Моральные идиоты у власти! Какие к чертовой матери могут быть точки?
– Так что «Кармен» – на выход.
– Что-что? – не понял Валера, но в трубке уже послышались гудки.
Значит, шлягер не сработал? Напротив, его пытаются лишить главного инструмента. Если запретят «Восточную», запретят и «Эти глаза».
