Когда Иван начертил собственную схему усилителя, Валера решился:
– Иван, а переходи ко мне! Страну посмотришь. В месяц по триста рублей платить буду!
Солод приглашение принял, но следующим утром Ободзинского навестил мужчина лет пятидесяти. Незнакомец оказался деканом какого-то факультета.
– Вы пригласили на работу одного моего сотрудника. Ивана Солода, – неуверенно, поглядывая в пол, начал тот.
Это «моего» резануло. Усевшись на стул, Ободзинский облокотился локтем на спинку и равнодушно уставился на декана.
Тот приблизился, в волнении потирая одну руку об другую:
– Прошу вас, не делайте этого. Не забирайте Солода. Вы оставляете меня без ног, без рук. Без головы. У меня же все рухнет! Он работает у меня по важному делу. Государственный заказ.
Чем больше тот просил, тем больше овладевала Валерой наглая уверенность. Государственный заказ? К черту заказы! Государство лишает его всего. Солода он им не отдаст. Они и так гребут с его концертов и пластинок. А где благодарность!
– Так ведь не я решаю. Человек сам сделал выбор, – прижав руку к груди, простодушно объяснял певец.
– Сколько вы платите ему?
– Триста пятьдесят! – громко ответил, накинув сверху полтинник, словно они были на торгах.
Декан побледнел, услышав обещанную Ободзинским сумму, и угрюмо зашаркал на выход. Открыв дверь, он остановился:
– Вы пожалеете, если так поступите… Однажды с вами поступят так же.
Внезапно охватившую жалость Валера раздавил в себе, как сигаретный окурок ботинком. Жалость вредна, разрушительна. А разрушителей у него и без того хоть отбавляй. У декана госзаказ, а у Валеры люди. Тысячи, десятки тысяч людей. И почему они должны страдать?
Лето стремительно бежало к осени, а Ободзинский продвигался к югу, огибая Крымский полуостров. Он увеселял туристов и жителей Бердянска, Евпатории, Севастополя, Ялты. Вечером концерты. Дни он проводил на пляжах. Гуляя вдоль моря, лакомился бычками, напоминающими Одессу. Или покупал дыню, усаживался под куст акации и, с хрустом разрезая солнечный ароматный шарик, отправлял в рот спелые белоснежные куски. Сок струился по губам и подбородку. Вытирая руками щеки, прямо как в детстве, ловил себя на новом ощущении: он перестал чувствовать одиночество.
Он шел с пляжа, наевшийся и умиротворенный, когда позвала администраторша гостиницы:
– Валерий Владимирович, вас в МВД вызывают.
Приглашение изумило. Переодевшись в летние брюки клеш и ситцевую цветную рубаху, дошел до отделения, где удивился еще больше: он должен немедленно приехать в Москву. Сердце предчувствуя опасность, отрывисто постукивало. На всякий случай позвонил Берзаку, Дорну, но никто про МВД ни сном, ни духом. Дернуло набрать Леонидову.
– Валера, сейчас некогда, – услышал раздраженный голос импресарио. – Сегодня полдня провел в отделении по твою милость. Расспрашивали, как познакомились и откуда я тебя знаю.
– И что ты сказал? Паша, объясни, что происходит?
– А что я? Что я? Некогда, Валера!
Леонидов бросил трубку, оставив с подвешенным «А?» и с гневным «Как дал бы!».
Неужели нельзя сказать, что и как!
Узнав о вызове, Коган предложил ехать в Москву вместе. Отправил ребят за билетами, и в шесть часов утра выехали в сторону Симферополя.
Ночь Ободзинский почти не спал. С Борисом Ионычем расстались в аэропорту, заранее договорившись, что тот будет дожидаться на Грайвороновской.
Прибыл к зданию Петровки, 38 Валера только к обеду. Перешагивая через ступеньки в отделение, он сообщил о себе и присел на длинную скамью в коридоре.
Значит, так. Если речь пойдет о концертах, тут говорить только, что работает от фондов. В административные дела носа не сует. А что еще может быть, кроме концертов? Больше ничего и нет на него. Зато теперь он узнает наконец, за что его не пускают в Россию…
– Товарищ Ободзинский, – вызвал длинный, рыжеволосый детина лет тридцати шести. На погонах одна звезда. Младший лейтенант, значит. Валера прошел за ним в длинный кабинет, где увидел еще одного следователя. Тот сидел за столом и не поднимал головы от документов.
Мельком окинув кабинет, Валера заметил два больших стола, длинное окно и шкаф, изо рта которого вываливались стопки бумаг. Пахло пылью, и, хоть ставни были приоткрыты, духота сдавливала воздух.
– Петр Михайлович Рябинин, – представился долговязый лейтенант и, сделав знак молчать, сел на свое место что-то записывать. Валера остановился в недоумении: единственный свободный стул возле стола завален папками бумаг.
– Куда я могу сесть? – обратился было к следователю, как раздался звонок. Рябинин, весело насвистывая, снял трубку.
– А? Да-да, он у меня. Ну, как? Стоит вот. Сесть хочет. Хе-ха. Певун. Или пивун. Глаза гру-устные. Представляешь, в такую погоду и сесть?
– Может, я в коридоре подожду? Пока вы отношения проясните?
Лейтенант усмехнулся, повесил трубку и, откинувшись в кресле, с наигранным участием обратился:
– Ну, как погода в Ялте?
– А мне гулять некогда. Я работаю. – Расправив плечи, Ободзинский уперся ладонями в стол.
– И? – Лейтенант достал из пачки «Пегаса» сигарету и неторопливо выдохнул струи дыма. – Приносят пользу народу ваши песенки?
Ну, конечно. Вот к песням и подобрались. Навязчивое перестукивание заставило повернуть голову. Второй следователь, с вниманием глядя на них, отбивал пальцами чечетку. Подавшись вперед, Валера слегка навалился на стол рукой и сгоряча ляпнул:
– Не только народу. Государство имеет…
– А вот теперь можете садиться, – бодро ухватился Рябинин за оговорку. Он поднялся и вмиг освободил стул:
– Добро пожаловать к нам.
Тень брезгливости скользнула по лицу Рябинина:
– Так что там имеет государство?
Осознав промашку, Валера стушевался, задумался:
– Я бы хотел знать, по какому поводу меня вызвали.
– Вы расскажите. – Дознаватель взял ручку, чтобы записывать.
Ободзинский машинально сел на стул. Только теперь заметил на полу зеленый затертый ковер. Крашеный, как в больницах, подоконник. Из окна виднелись качающиеся сгорбленные верхушки берез.
– Послушайте, – начал уже спокойно объяснять свое положение. – У меня нет времени играть в ваши игры. Я сорвался с гастролей. Каждый час моего отсутствия на работе подводит не одну сотню людей.
– То есть вы не хотите отвечать? Отлично! Тогда у меня есть все основания обратиться в прокуратуру и арестовать вас.
– Арестовать? – краска прилила к лицу. Валера остолбенело выкатил глаза, пеняя на себя, что не учился юридическому делу.
– По поводу срока вашего отсутствия на работе зависит от вас. – Следователь приблизился и шепнул. – Взятки часто даете?
