И снова послышался гул, будто кто-то сердито заговорил под землей. А в следующую секунду от края болота навстречу ему покатилась длинная, во всю ширину болота волна, растягивая хлипкое травянистое одеяло…
Андрей замер, вперив в нее взгляд и оцепенев от ужаса…
А волна подкатила к нему, приподняла его и с треском рванула под ним мягкую зеленую ткань…
Он охнул и, придавленный сверху неимоверной тяжестью рюкзака, провалился вместе с Танькой в вонючую бездну.
Могильник
Алексей Иванович сидел под тентом, на вьючнике, и, уронив голову на грубо сколоченный деревянный стол, дремал, отдыхая после обеда.
Эту слабость он позволял себе сейчас, уже на старости лет, зная, что если не отдохнет, то у него пропадет для работы остаток дня. Профессор дремал, а его мозг, привыкший к постоянной напряженной работе, продолжал трудиться: он анализировал, выстраивал цепочкой факты, комбинируя образы выписывал недостающие фрагменты целостной картины истории народов этого края, где Алексей Иванович проводил со своей экспедицией археологические раскопки на могильнике позднескифского периода, затерявшемся в одном из урочищ высокогорной Чуйской степи.
«Работы прорва, а сотрудников мало, – подумал он, что из-за гражданской войны в Испании, помощи Советского Союза революционной армии, в этом году их археологическому институту урезали средства на экспедиции. – Здесь же, по существу, не было еще ни одной серьезной экспедиции. А ведь тут когда-то проходил великий кочевой путь. Тысячелетиями перекатывались народы – то на восток, то на запад… И какие! Хунны и сарматы, таинственные дин-лины и юечжи – восточные скифы, соперники могущественных хуннов. И не только соперники… Потом, позже, с верховьев Енисея железной хваткой навалился Тюркский каганат, а за ним пришли орды Чингисхана… Да-а! Глубинная Азия, как бездонное чрево, всегда обильно и жутко плодоносила…»
Из тягучей полудремоты профессора вывел шум машины. Громыхая деревянным кузовом, к стану археологов подкатил грузовик, хлопнула дверца кабинки, и рядом с Алексеем Ивановичем за стол плюхнулся грузный крепыш с благодушным, улыбчивым лицом. Это был Филиппыч – шофер экспедиции. Он был еще молод, однако все почему-то звали его по отчеству. Не из почтительности, а, видимо, из-за усов – пышных русых, своеобразно славянских.
– Да-а, ну и дорожка! – процедил он сквозь зубы, с явным намерением проклинать, по укоренившейся шоферской привычке, и дорогу и все железки у машины, когда накатывало и тянуло на чем-нибудь отвести угарную душу.
Профессор вступился в защиту края:
– Здесь, издревле, исторически, еще две тысячи лет назад, был самый удобный кочевой путь. В те времена, когда не было даже телег!
– Из варяг – в греки, – усмехнулся Филиппыч. – Может, тогда было ничего, а сейчас нет, ни в дугу! – уверенно закончил он тоном человека, прочно привязанного к сегодняшнему дню.
Профессор встал и, разминаясь, прошелся под тентом.
– Что делать-то теперь, Алексей Иванович?
– А где Эдик?
– Там, с ребятами, – неопределенно махнул рукой Филиппыч в сторону, откуда только что подкатил на машине. – Мы прошвырнулись по степи, осмотрелись. А сейчас они копаются…
– Давайте, помогите им? – испытующе посмотрел профессор на него.
– Отдохну, потом, – лениво потянулся Филиппыч, вставая из-за стола и равнодушным взглядом окидывая унылый ландшафт урочища. – Заканчивают они первую яму…
– Захоронение, – поправил его Алексей Иванович.
– Да все едино! Сейчас яма, потом захоронение! Одно слово – могила! – ухмыльнулся Филиппыч.
– Алексей Иванович! – послышался издалека крик Олега, бегущего во весь дух к стану.
Подбежав, он радостно выпалил:
– Дошли!.. Дерево там, бревна!
– Ты что орешь, как одурелый! – осадил его Филиппыч. – Покойников подымешь, псих! Им тыщу лет, с таким же гаком в тыщу!
Встав из-за стола и приняв картинную позу, он продекламировал:
– Так надрываться и орать, они на самом деле могут встать!
– Тут чуток доработать надо, – сказал он, доставая из кармана клочок бумаги и огрызок карандаша.
– Доработай, доработай, – насмешливо проронил Олег.
– Ну, ты!..
– Не надо, Филиппыч! – вступился профессор за Олега. – Олег впервые в поле…
– А я что – каждый день покойников шукаю, что ли! Да еще таких древних!
Смерив неприязненным взглядом Филиппыча, Олег повернулся к профессору.
– Алексей Иванович, вас Эдик зовет. Дерево там, понимаете, особенное – как будто изба…
– Тю, непонятливый! Го-го! – гоготнул Филиппыч. – То ж не изба, а домовина! С пропиской на века, и без квартплаты! Во была житуха! А сейчас что?
– Все, иду, иду, Олег, – заторопился профессор, перебив Филиппыча, зная, что избавиться от него можно было только бегством, и что его теперь не остановить от потока черного юмора, смешанного с природным даром к рифме.
Но Филиппыч тоже вдруг загорелся желанием идти на раскопки и увязался за ними.
Там же, на могильнике, Эдик и Славка заканчивали вскрышные работы.
Алексей Иванович окинул взглядом привычную картину обнаженной древней могилы, на дне которой, ориентированной на восток-запад, рядом с Эдиком и Славкой, правильным четырехугольником виднелся верхний венец сруба из лиственницы, рубленый в охряпку
[42].
– Алексей Иванович, – поднял голову Эдик и взглянул снизу вверх на профессора. – Вскрышку – как всегда, вместе, а зачистку отдельно?
– Да, да, конечно, Эдик! – согласно закивал головой профессор. – Завтра начнете следующее. А зачистку – как хотите… Ну, на сегодня хватит, заканчивайте. Идемте в лагерь.
Закончив вскрышные работы, археологи приступили к зачистке.
– Ребята, давайте разыграем, – предложил Славка. – Чтобы не обидно было! Идет?
– Хорошо! – согласились Эдик и Олег.
– А ну, мечи, – приказал Славка Филиппычу, протягивая ему тяжелый серебряный полтинник
[43]. – И чтоб без обмана!
– Ну, ты, тоже мне! – сердито пробурчал Филиппыч, но полтинник взял.
– Давай сперва на меня, – сказал Олег. – Если орел, выбираю я, решка – выбираешь мне ты. Идет?
