– Ну, будет, будет! Пока, Аленушка! Давай садись, а то дернет, кабы не осталась, – глухо проговорил он осевшим голосом.
Алена и Акимка залезли в теплушку, к малышам, и встали у двери, глядя на стариков. Все давно уже было многократно переговорено, поэтому стояли и молча смотрели друг на друга. Малышам прощание было забавно, оно не задевало их, было интересно снова куда-то ехать и в то же время спокойно, так как с ними были мать и Акимка. Деда с бабкой они видели в это лето впервые в жизни и не знали, что их жизнь повернется так, что больше они никогда не приедут в эту степную деревню и не увидят стариков.
Товарняк с лязгом дернулся, трогаясь с места, и пошел со станции, набирая скорость. Дед с бабкой замахали руками, и в ответ им из теплушки заплескались и затрепетали детские ручонки и платок Алены. Вскоре станция осталась далеко позади, скрывшись за степным горизонтом с уходящими за него стальными рельсами.
В Татарске Алена с малышами перебралась на товарный состав, устроившись в открытом вагоне, груженном песком. Радости малышей не было предела. Они тут же принялись строить разные сооружения из песка, возиться на нем, играть и бегать. Дни стояли солнечные, припекало, им было интересно и весело.
На третьи сутки они добрались до Юрги. Товарняк стал, была ночь, дети спали. Алена растолкала и подняла Акимку и Миньку. Малышей будить не стали. По-быстрому выгрузили свой простенький багаж. Алена подавала из вагона вещи, Акимка и Минька, принимая, относили их в сторонку. Последними выгружали спящих малышей. Алена взяла на руки Гошку, тот засопел во сне, заерзал, захныкал, но тут же успокоился, почувствовав тепло матери. Она осторожно подала его Акимке.
– Смотри не урони! – обеспокоенная, сказала она старшему сыну.
Акимка принял младшего братишку на руки, отнес к багажу, уложил там, вернулся назад. Мать уже взяла на руки Симку и ждала его. Симка, как всегда, спал безмятежно, спокойно, как будто не спал, а притворялся.
Мать подала в протянутые руки Акимки малыша, а тот принял братишку, однако как-то неловко, неудобно и выпустил его из рук. Спящий малыш, выскользнув из рук Акимки, упал, стукнулся головой о рельсу и, без единого звука, не просыпаясь, потерял сознание. Мать, скорее догадавшись, нежели увидев в темноте, что произошло, с громким воплем скатилась с вагона и, оттолкнув в сторону Акимку, подхватила малыша на руки… Из разбитой головы Симки капала на землю липкая кровь… Алена заметалась, не зная, что делать, от ужаса, растерянности…
– Убил, паршивец, дармоед! Ну, погоди, я спущу тебе шкуру! – кричала она, суетясь в кромешной темноте около вагона…
Наконец, сообразив, она кинулась с малышом на руках на станцию, крикнув старшим сыновьям:
– Стойте у вещей, сторожите и смотрите за Гошкой!
Карабкаясь по каким-то кучам, спотыкаясь в темноте, пролезая под вагонами, она добралась до станции и заметалась по ночной платформе, отыскивая медпункт или милицию. Заметив дверь с красным крестом, она ворвалась внутрь и подбежала к полусонному дежурному фельдшеру с опухшими от недосыпания глазами.
– Доктор, помогите! Прошу вас – помогите! – истерично выкрикнула она и заплакала. – Стукнулся, упал!.. Стукнулся и обмер!..
Фельдшер принял у нее малыша, положил на кушетку, пощупал пульс, повернулся к ней.
– Успокойся! Ничего страшного, жив он… На, возьми, выпей! – налил он и подал ей стакан воды, капнув туда несколько капель из пузырька.
Алена, схватив стакан дрожащими руками, жадно припала к нему, стуча зубами о стекло.
Тем временем фельдшер промыл малышу рану, наложил тампон, обмотал повязкой его голову.
– Вот и все в порядке! Скоро придет в себя. Крови потерял немного, так что ничего страшного…
Успокоившись относительно Симки, Алена, оставив его в медпункте, побежала назад к товарняку, где оставила детей. Вскоре все вещи и дети были переправлены на вокзал, в зал ожидания. Она же сама побежала назад в медпункт.
Симка все еще не пришел в сознание. Фельдшер встретил Алену:
– Сейчас пора уже привести его в чувство. Давай-ка дадим ему понюхать нашатырю…
Очнувшись и ощутив на голове мешающую повязку, боль и странное состояние, слабость и тошноту, Симка захныкал. Увидев же мать, он растянул гримасой рот, заревел:
– Ма-ма!.. Больно-о!
– Ничего-ничего, Симушка, пройдет! Поболит и пройдет! – обрадованно затараторила Алена, и вдруг до нее дошло, что Симка заговорил.
От этой неожиданности она всхлипнула и заплакала.
– Что ты плачешь-то? – рассмеялся фельдшер, расплывшись доброй улыбкой. – Вот бабы: горе – плачут, радость – тоже!
– Да, да, доктор, радость у меня! – выдавила сквозь слезы Алена. – Сын заговорил! Немой он у меня был! Все лето не сказал ни словечка, а вот сейчас, поди ты…
Фельдшер внимательно посмотрел на Симку, затем на Алену. Та рассказала ему все. Выслушав, фельдшер только покачал головой.
– Да-а, бывает в жизни, еще не то бывает! Вот она какая – и познать сложно, что и почему. Однако хорошо, что он стукнулся! – вдруг весело рассмеялся он. – Снова человеком стал! Так что ты почаще его стукай! – пошутил он. – Как видишь, это ему на пользу!..
До Кемерово добрались на следующий день. Новый их адрес Алена знала на память. Приехали поздно вечером, когда Никифор вернулся с работы домой. В комнате барака, обставленной кое-как, по-холостяцки, поднялся шум, гам, беготня пацанов, которые, как котята, осматривали и осваивали все углы. С приездом домой для Симки и Гошки кончились радостные летние дни. Их ждал детсад, правда, другой, в нем не было Симфонии Ивановны и Назарки Черногуза. Это они знали уже точно.
Чужой край
Как забросила его судьба в этот леспромхоз, Софрон уже не помнит. Но теперь это и не важно. В автобиографии об этом не напишешь. Да и не отразить всего на листке бумаги. А пока он писал при заполнении анкеты про все школы, в которых учился, аккуратно проставлял месяцы и годы и перечислял деревни и поселки, в которые переезжали с семьей его родители. Собственной биографии у него еще не было. Он ее только-только начал создавать самостоятельной жизнью, не осознавая и не задумываясь об этом.
К новому месту работы он добирался товарняком, который, как его предупредили, на той станции не останавливается, а только замедляет ход, и все самовольные пассажиры прыгают с него на ходу. Так же поступил и он: бросил на землю свой чемоданчик и, секунду помедлив, прыгнул за ним сам.
Его поселили в общежитии, в бревенчатом бараке, зачислили на разделку леса раскатчиком, выдали сапоги, спецовку, и для него начались серые тяжелые будни.
Лес возили с дальних делянок на машинах целыми хлыстами, которые разгружали лебедкой, разделывали на бревна электропилой, а бревна раскатывали по бунтам. Здесь, на разделке леса, Софрон впервые столкнулся с таким инструментом, как крючок для раскатки бревен, который внешне похож на рыболовный, только длиной около метра.
