Видно, так устроен человек, что, попробовав один раз свободу, познав красоту и радость созерцания, он уже не сможет довольствоваться половинчатостью, затоскует и пойдет искать то, что потерял и к чему успел прикоснуться, припасть однажды горящими пересохшими чувствами, не утолив их голод…
– Да-а, Софрон! Ты еще молодой, но как тебя уже побросало по стране-то! – выслушав его исповедь, заговорил Лукьян. – А вот мы с Иваном сидим здесь. Он уже десять лет как собирается уехать и все не может. Деньги его засосали, да и меня тоже.
– Потом ты, Софрон, один, а у меня семья, – продолжил Лукьян. – И не всю же жизнь здесь жить, в Сибири, в тайге, в поселке из трех изб. Дети-то, какую я им судьбу готовлю!..
Как-то само собой разговор перекинулся на людей, которые здесь живут.
– Люди разные бывают, даже если их и выслали сюда против их воли, – с расстановкой, степенно, говорил Лукьян. – Вон сравни, Софрон, хотя бы нашего Романыча и твоего дружка Свистуна. И тот и другой попали сюда не по своему желанию, а живут-то здесь как по-разному! Романычу даже целый участок доверили. Это сколько людей-то одних! А сколько техники и леса! Ну а что можно доверить твоему дружку, одно слово – свистун! Вот и соображай, потянешься ты за ним далее или нет, если он опять сорвется куда-нибудь. Ну, да что говорить об этом, ты и сам все хорошо понимаешь…
Лукьян остановился после такого длинного для него монолога и, собираясь с разбежавшимися мыслями, достал пачку папирос, закурил.
Иван и Софрон молча наблюдали за неторопливыми, скупыми движениями человека, экономно расходующего свою возрастную силу.
– Я к чему говорю, Софрон, – продолжил Лукьян. – Вот все мы в детстве слушали или читали сказки. Ну, обычные, народные! Но ведь мало кто из нас задумывался о том, какие там глубокие мысли народом-то заложены. Многие нам объяснили, другие так и остались непонятыми… Я вот читал своему парнишке с год примерно назад одну сказку… Название-то ее уже забыл, а смысл помню. Там странник попросился в одной деревне переночевать сперва к богатой хозяйке – та не пустила его. Тогда он попросился к бедной, которая и накормила его и спать уложила. Уходя, тот странник сказал хозяйке: «Что начнешь делать с утра, то будешь делать до вечера»… Так же он сказал и богатой, когда та послала за ним своего человека, чтобы вернул… Да вы знаете, чем это кончилось. Это же по-другому, как я понимаю, значит, что человек начнет делать смолоду, то и будет делать до старости! Улавливаешь?!
– Ну-у, это ты загнул!
– Да не-ет! Я же не к тому, что ничего в жизни нельзя изменить. Ежели начал смолоду куролесить, то будешь куролесить до конца своих дней. Не так, конечно! Но всему свой срок! Что-то уже будет поздно начинать, и ты останешься с тем, с чем был в молодости. И будешь с ним до старости. То есть ты чего-то в себе в самом упустил, оставил в прошлом! А его-то, прошлое, братец, не вернешь!.. Так вот я к чему: твой Свистун отрезал уже себе многое в жизни, в смысле времени. Как в той сказке, начал с утра не так. Не отрежь и ты, Софрон! Ты его моложе и чище, в смысле биографии. А она, брат, непоследнее дело в жизни! Тебе решать, конечно, как жить-то!
– Можно подумать, Лукьян, что в сказках одни премудрости. По-твоему, так выходит!
– А как же! Народ в такой форме раньше свою правду о жизни высказывал: про богатых и бедных. И не потому, что завидовал богатым или высмеивал их. Нет! Другое народ видел!.. Вот ты можешь и в наше время большие деньги иметь. Кто их не зарабатывает у нас сейчас-то!.. Однако важно, откуда они у тебя. Важно и в наше время, кем ты работаешь. И неправильно говорят, что все профессии у нас в почете. Нет, не так! Я чую, что не так! Почему не так, не могу сказать, но чую, что нет такого. Брехня все это! Кто и зачем все это выдумал, не знаю… Но вот тебе пример… Приезжаю я домой, к себе в село, в отпуск. Ну, конечно, привез с собой деньжат. Как-никак с заработков!.. Встречи, гулянки, подарки. Все как положено. Все родичи рады, соседи тоже. И вроде бы сильно они меня уважать должны – с такими деньгами такие возможности! К тому же подарки… Ан нет! Внешне все вроде бы так, а приглядись – нет такого… Учителя, соседа, как-то мои родичи пригласили. Еще молодой, пацан, институт только что закончил… И вот замечаю я, какое ему уважение. Разве меня уважали так в его годы-то? Меня сейчас-то еще все Лукьяном кличут, а уж пятый десяток пошел… Учителя же, молодого еще, по имени-отчеству… И живет-то он на одну свою зарплату-матушку, которой на одного-то едва хватает… Я уж не говорю о сельском начальстве. Тем уважение намного выше! А получают они меньше, чем мы с Иваном… Вот тебе и уважение к профессии… А есть профессии, за которые и не уважают и не платят…
– Ну-у, Лукьян! Ты снова за свои сказки! Оставь ты их! И Софрона тоже! Он больной. Человек головой болеет, а ты к нему со своими мудростями! Ему нельзя много думать! Вредно это…
– Откуда у тебя это, Софрон? Давно мучишься? От рождения порченый али как?
– Сам не знаю! Если бы кто рассказал такое про меня, не поверил бы! Честное слово – не поверил бы!.. А откуда – могу только предполагать. Все началось в армии, на втором месяце, в карантине. Поднимают меня как-то ночью одного, как по тревоге, ведут в медсанчасть и там с расспросами: так, знаете, жестко ко мне приступили: что курил да что пил… Курил ли анашу? Служил-то я в Средней Азии, и там это добро можно достать – были случаи, некоторые баловались… А я про анашу только слышал. До сих пор ничего не знаю. Вообще-то знаю, что это наркота, но вот ни разу не видел и не нюхал даже!.. Состояние у меня было паршивое той ночью, тупое какое-то. У меня спрашивают простые вещи, а я ничего не соображаю… Оказывается, ночью, во сне, случился припадок…
– Да-а, Софрон! Крест-то тяжелый, вон он как тебя самого-то по морде бьет! Глянь-ка в зеркало!..
Мужики рассмеялись. Вместе с ними рассмеялся и Софрон, с перекошенным от боли лицом…
– Ну, да что делать. Невольны мы выбирать жизнь! Не всегда понятно: то ли мы ее выбираем, то ли она нас крутит как хочет, – начал Иван. – Вот я встречал здесь таких: свое отсидели, пора человеку на свободу, а его не могут найти. Он, оказывается, прячется в лагере, не хочет уходить…
– Да, да! Есть и такие! – подхватил Лукьян. – Так человек отвык от свободы, так ее боится, что готов жить в лагере и дальше. Там о нем и заботятся, и харч есть, ни о чем не надо думать. Только что это за жизнь?..
Наконец, они стали прощаться.
– Ты, Софрон, отдохни несколько деньков. Мы с Лукьяном пока управимся вдвоем, – предложил Иван. – Как будешь в форме, тогда выйдешь на работу. Идет!
– Хорошо, посмотрим, – ответил Софрон, чувствуя теплоту к этим людям, не склонным к сентиментальности, но готовым прийти на помощь просто потому, что она нужна.
* * *
Лед сошел за два дня.
Мастер собрал поутру людей и, будучи человеком немногословным, держал краткую речь:
– Зимой выпало много снега. Вода будет большая. Простоит долго. Успеем сбросить и сплавить весь лес. Остатки прошлогоднего прихватим… Сезонников наняли – бунты сбрасывать. Не сегодня, так завтра будут здесь.
