Но эхолокатор подводной лодки в каком-то смысле предполагал отход от пиратских песен на шаг назад. Для воспроизведения асинхронного шума гребного винта требовался скорее холодный математический расчет, а не человеческие эмоции. Нам нечем было заменить звуки подлодки, поэтому все звуковые эффекты должны были быть прописаны в виде инструкций для устройства звукового интерфейса компьютера Commodore 64 (оно же – чип SID). Судя по названию – SID, – чип был предназначен специально для меня. Когда Ларри разъяснил, какие именно функции сейчас выполняет оператор-акустик, я вдруг понял, как мы можем разнообразить наш скучноватый игровой интерфейс, состоящий из точек на радаре. Для каждой модели подлодки в игре можно было задать уникальное сочетание низких и искаженных нот, и игроки со временем научатся различать их на слух (Достижение разблокировано – «Протезы»: соберите Черную Бороду, деревянную ногу, Ван Гога и ухо.) – ровно так, как это делают профессионалы. В итоге Red Storm Rising стала одной из первых игр, в которых звук использовался в качестве элемента взаимодействия с пользователем. Я же, заполучив в свои руки небольшую часть работы со звуком, мог теперь не так остро чувствовать зависть к потрясающе мрачной и тревожной звуковой дорожке, созданной для игры Кеном.
Как и сказал Том, после первой встречи у него дома мы с ним не виделись вплоть до самого релиза игры, когда он присоединился к нам на ежегодной выставке CES для участия в рекламных мероприятиях. Изначально он не слишком интересовался компьютерными играми, и я бы даже предположил, что согласиться на создание официальной игры по книге его заставили доводы Ларри. И все же на Тома произвели сильное впечатление и масштаб, и качество истории, которую он увидел на экране на демонстрационной площадке.
Честно говоря, я тоже был под впечатлением. Конечно, за предыдущие четыре года я стал куда более уверен в своих силах, но то приятное волнение, которое захлестнуло меня на самой первой моей выставке, когда у меня в портфеле лежала одна-единственная копия Solo Flight, не оставляло меня с тех пор никогда. Все предшествующие выставке дни я был совершенно спокоен, зная, что за дизайн стенда MicroProse отвечает наш отдел маркетинга. Отведенное под программное обеспечение крыло павильона с каждым годом все больше было ориентировано на игры, и к 1988 году у меня появилось ощущение, будто все вокруг было родным. В тот год ходили слухи, что Nintendo соорудили для себя площадку около 2 тысяч квадратных метров, а Atari впервые за многие годы не привезли на выставку новую модель компьютера, только игры. Совокупный годовой объем продаж в отрасли приближался к отметке миллиард долларов, и, как следствие, появились случаи невиданных раньше объектов инвестиций: одна игра подавалась как «футуристическая смесь хоккея, футбола и полного хаоса», другая предлагала целый набор мини-игр на итальянскую тематику, в том числе бой подушками на гондоле и лазанье по скользкому шесту в Вероне. Но я совершенно не возражал против подобного энтузиазма. Толпы посетителей красноречиво говорили о том, что вниманием не обделят никого.
Вскоре Том, пользуясь временными затишьями, стал переходить на более расслабленный тон, как будто говорил не с партнерами по бизнесу, а с хорошими знакомыми. Тем вечером мы допоздна сидели вместе, обсуждая природу искусства, источники вдохновения и ту неизбежную связь, которая у нас устанавливается с нашими творениями. Он рассказал, что месяцы, прошедшие с момента нашей первой встречи, были для него крайне удачными в том, что касается заработка, но довольно тяжелыми эмоционально, ведь ему пришлось привыкать к своей славе и всем сложностям, которые ее сопровождают. Особенно его беспокоили непрерывные контрактные сложности, возникавшие по поводу его первой книги, он боялся, что ему никогда не удастся вернуть себе права на собственного персонажа. Тот разговор открыл мне глаза: сначала за типажом альфа-самца, который Том часто использовал на публике, я разглядел родственную душу, не меньше увлеченную творчеством, чем я сам, а потом я был поражен тем фактом, что даже фигура масштаба Тома может оказаться жертвой неправильно составленной сделки. Я всегда испытывал неприязнь к бизнес-соглашениям как таковым – просто потому, что предпочитаю тратить свое время на более интересные вещи, – но тут я впервые начал осознавать, что в них может таиться серьезная опасность.
Однажды утром в один из последних месяцев 1988 года я стал анализировать финансовые дела компании, собираясь составить план того, куда нам двигаться дальше. Благодаря все более очевидному успеху Pirates! и других наших последних проектов, у нас появилась возможность временно не волноваться из-за денег и спокойно принять решение о будущем.
Мне нравилась идея вложить часть средств в какие-нибудь неденежные бонусы для сотрудников – это позволило бы и отблагодарить тех, кто много для нас сделал в прошлом, и привлечь новые ценные кадры.
– Как насчет корпоративного дома в Нагс-Хед? – предложил я. Внешние отмели Северной Каролины были популярным местом отдыха, а пляж Нагс-Хед был одним из моих любимых мест. – Мы могли бы отправлять туда рабочие группы, чтобы ребята могли сменить обстановку. Или туда мог бы поехать дизайнер, которому хочется выбраться из офиса и заодно обдумать какие-нибудь связанные с работой идеи. Можно даже разрешить ребятам приезжать туда с семьями, если место не будет занято.
Билл задумчиво кивнул, и уголки его рта поднялись в знакомой мне по деловым переговорам улыбке.
– Ну… – начал он.
Я уже понял, к чему он клонит, ведь он говорил об этом на протяжении многих месяцев. Я усмехнулся.
– Ты хочешь самолет.
– Исключительно для продвижения бренда! – заверил он.
– Ну ладно, – согласился я. – Тебе – самолет, мне – дом.
Наверняка мы тогда более подробно обсудили технические детали, но суть разговора была именно такой. Не уверен, что могу назвать это сделкой – скорее мы достигли некоего баланса между интересами друг друга, и так уж получилось, что наши личные интересы совпали с интересами компании.
Но чем больше я думал о корпоративном доме, тем менее удачной мне казалась моя идея. Наверняка дом не будут использовать так активно, как мне бы хотелось, а проделанную там работу наверняка можно будет назвать работой только с большой натяжкой. Нам пришлось бы нанимать обслугу, а связываться с рынком аренды недвижимости, чтобы вернуть часть затрат, уж точно не входило в наши планы. Плюс мы и так уже провели немало мероприятий по развитию командного духа, играя в настольные игры в комнате для отдыха, да и вообще большинство программистов не относятся к числу любителей пляжного отдыха.
Я поделился своими сомнениями с Биллом.
– Ты прав, пожалуй, это все же не самая лучшая идея, – сказал он. А потом пожал плечами, показывая тем самым, что его часть сделки остается неизменной. – Но я все равно хочу самолет.
И Билл его получил.
Он выбрал списанный армией США самолет North American T-28 Trojan. Как Билл любил повторять, эта модель предназначалась для подавления сопротивления боевиков во время Вьетнамской войны, хотя на самом деле намного чаще ее использовали для тренировки пилотов (об этом он упоминал реже). Вне зависимости от того, летал ли наш самолет в заморские страны, это была самая настоящая военная машина, и Билл специально проследил, чтобы цветное покрытие, которое по нашему заказу нанесли на корпус, не задело большой символ Военно-воздушных сил США. Широкая небесно-голубая полоса посередине отделяла ярко-синий верх от сливочной нижней части фюзеляжа. Логотип и девиз нашей компании аккуратно, по трафарету были выведены прямо под кабиной пилота. Билл назвал самолет «Мисс MicroProse» и держал его в ангаре аэродрома Мартин Стейт, где мы совершили наш первый совместный полет.
