3.7. Индивид и государство
Невозможность свести индивида лишь к рангу члена большого множества и подвергнуть его обобщающему синтезу явственно просматривается в размышлениях Кьеркегора (по правде говоря, очень немногочисленных) на темы политики. Индивид, то есть личность, в том виде, в каком его представляет себе Кьеркегор, категорично отвергает предположение о том, что человек, его природа, интересы и свобода так или иначе связаны с некоей бесконечной сущностью, имманентной или трансцендентной, в которую его так и норовят включить. Но если так, то индивид как таковой представляет собой противоположность массы, скопления народа, толпы. По мнению Кьеркегора, Гегель так и не понял, что существование носит внутренний, сокровенный характер, в то время для него самого это представляется основополагающим и главным. Если верить Кьеркегору, философия Гегеля не допускает никакой легитимности внутреннего бытия и, скорее, базируется на разуме, ради которого Гегель считает, что общее (большие множества) представляет собой высший момент жизни духа. Однако религиозный опыт недвусмысленно свидетельствует, что внутреннее бытие, о котором в данном случае идет речь, действительно существует. Кроме того, пример Авраама доказывает, что оно не может быть предметом опосредования через мораль (идея теологической приостановки действия морали, § 2.4.3.1).
Можно с уверенностью сказать, что Кьеркегор среди философов одним из первых четко указал на определяющую роль индивида и отверг тиранию толпы. Помимо прочего, в своих трудах он отнюдь не случайно использует довольно фамильярное обращение «читатель» и никогда не ссылается, например, на «публику» либо «аудиторию». Что же касается его «Поучительных речей», изначально предназначенных для широкой публики, он адресует их исключительно индивиду, подразумевая, что наставления – это удел отдельного человека, а не массы (можно учить отдельных людей, но не толпу, которой для этого недостает глубины). Кьеркегор – и это для него вполне естественно – выступает в оппозиции к журналистике. Из эстетических соображений он – противник свободы прессы. Уже весной 1836 года, в возрасте 23 лет, Кьеркегор по этому вопросу вступает в полемику с Kjobenhavns flyvende post. Борьба за независимую журналистику и свободу прессы, которая начиная с 1799 года подвергалась в Дании ограничениям, обрела убежденных сторонников в лице О. Лемана и И. Хаге. Их главный аргумент сводился к тому, что сильная, смелая, не остающаяся в стороне от критики пресса воспитывает народ. От того, чтобы возложить на средства массовой информации обязанность воспитывать массу и толпу, эту предпосылку отделяет один-единственный шаг, который (может быть слишком быстро) и делает Сёрен Кьеркегор.
Размышляя над избавительной силой толпы (избавительной в силу того, что она в состоянии свергать тиранов и жестоких королей), Кьеркегор, как истинный наблюдатель той эпохи, приходит к убеждению, что теперь тираном стала сама толпа, масса (VIII, I А 123).
«Было бы ошибкой полагать, что тиран – это в обязательном порядке один человек. Античность прекрасно отдавала себе отчет в истинности этого утверждения. Народ крушит знать и духовенство; но теперь пришло время сокрушить сам народ. Как? С помощью такой категории, как индивид» (VIII, IА 551).
Кьеркегор никогда не был демократом. Демократии, власти массы он предпочитал монархию, власть одного человека. По его убеждению, власть индивида избавляет всех остальных от тяжкого бремени ответственности, мешающей им обрести полную свободу. Тиранию Кьеркегор усматривал как раз в демократии, которая всех и каждого заставляет брать на себя ответственность, выполнять те или иные задачи и принимать участие в деятельности такого органа, как правительство. В его представлении демократия представляет собой победу массы над индивидом: «Самая страшная из тираний – это тирания равенства, коммунизм» (VIII, IА 598).
Кьеркегор полагал, что толпой всегда правят зависть и глупость, причем эта его убежденность еще больше окрепла после злоключений с «Корсаром». Из чего можно сделать вывод, что демократия – не что иное, как захват власти двумя этими пороками. К тому же демократия сводит все лишь к вопросу численного перевеса, нивелируя роль отдельно взятого человека, неповторимого в своей индивидуальности. В этом смысле она представляет собой самую что ни на есть настоящую диктатуру:
«Сто миллионов, похожих друг на друга как две капли воды, это один человек. Двое их становится, только когда появляется индивид, совсем не похожий на эти миллионы».
Таким образом, в сфере политики Кьеркегор отвергал демократию и выдвигал на первый план достоинства индивида, которому толпа внушает настоящий ужас. Более того, он, по всей видимости, в буквальном смысле воспринимал слова Святого Павла:
«Всякая душа да будет покорна властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению («Послание к римлянам святого апостола Павла», XIII, 1–2).
Следовательно, Кьеркегору представляется совершенно очевидным, что по замыслу Бога христианин должен не политикой заниматься, а тратить свою энергию на общение с Абсолютом (см. тж. IX А 353).
Христианство Кьеркегора было, по сути своей, далеким от политики и не допускало компромиссов с миром, тем более что трансцендентность христианского посыла, равно как и отношений индивида с Абсолютом, как мы уже говорили, в этот мир никак не вписывается. Ведь даже Христос, и тот говорил: «Царство мое несть от мира сего». Это означает, что индивид, вставший на путь христианства, не должен бесчестить себя связью с толпой, хотя отгораживаться от мира ему тоже нельзя. Напротив, долг истинного христианина в том и заключается, чтобы вступить в конфликт с массой, что, собственно, и сделал Христос. Своими корнями этот конфликт уходит в христианскую любовь, в любовь к ближнему, ведь Кьеркегор поддерживает предложенную еще Сократом идею о том, что реформировать можно только то, что любишь. Поэтому в свете политико-религиозной мысли его противостояние с датской государственной церковью приобретает совсем другой оттенок.
К тому же истина, на которую претендовал Кьеркегор, была истиной человека «перед Богом», но не перед «другими людьми». Истина относится к сфере ответственности, а в толпе реальность и ответственность индивида «перед Богом» сводятся к нулю (здесь уместно вспомнить идею безликого и безымянного «оно» философии Хайдеггера). Растворение этой ответственности в массе открывает путь к беззаконию и упадку души. Кьеркегор не щадил политиков, донимая их своей иронией, едкие образчики которой можно встретить в его «Дневниках»:
«Наши политики подобны возвратно-взаимным греческим местоимениям (причем уже давно), у них тоже нет ни именительного падежа, ни единственного числа: о них можно думать только в множественном числе и в косвенных падежах» (II А 710, 1838).
«По описаниям, оставленным нам отцами-основателями Церкви, демоны во многих отношениях напоминают наших современных политиков: они живут в воздухе (слишком надутые, чтобы стоять ногами на земле), а питаются жертвенным дымом и ладаном» (II А 436, 1839).
