Герменевтическая школа (направление мысли, посвященное осмыслению роли интерпретации в философии) в лице Ханса-Георга Гадамера, ее главного представителя, тоже занимает по отношению к Кьеркегору определенную позицию. Если датский философ настаивает на идее прыжка, определяющего, причем каждый раз по-новому, способ познания мира, то Гадамер, скорее, отстаивает принцип герменевтической (то есть связанной с толкованием) преемственности, которая и прядет нить нашего существования.
Конечно же мы не можем не упомянуть Владимира Янкелевича, бессистемного философа, не подпадающего ни под одну категорию, который очень рано «стал проявлять интерес к Кьеркегору, еще когда этого датского философа во Франции почти никто не знал. Этот интерес, по-видимому, имел технический характер. В качестве темы своей диссертации Янкелевич выбрал „Одиссею сознания в философии позднего Шеллинга“, и каким бы двойственным ни было отношение Кьеркегора к Шеллингу, их невозможно отделить друг от друга в совместной борьбе с доминирующим гегельянством, либо с тем, что они в нем усматривают, в их обоюдном стремлении, выражаясь прекрасными словами Янкелевича (предисловие к „Одиссее сознания"), заменить систему описанием. В своих размышлениях об иронии… Кьеркегор постоянно ссылается на Сократа, Янкелевич же, непрестанно задаваясь проблемами чрезвычайно сложных отношений между иронией, временем, смертью и любовью
[32], посвящает этому вопросу книгу, центральное место в которой занимает Сократ».
Янкелевич предстает весьма ревностным последователем Кьеркегора, проявляет интерес к проблемам косвенной коммуникации, пишет о музыке и призывает читать между строк то, что словами можно выразить только в самых общих чертах. Вот лишь несколько его трудов: «Ирония», «Смерть», «Необратимость и ностальгия», «Где-то в незавершенном».
4.4. Наследие действия
Одной из точек соприкосновения различных направлений экзистенциализма является то обстоятельство, что все они рассматривают человека в конкретной ситуации, неизменно среди других людей, в самой гуще жизни, порой довольно враждебной, нередко выступающей в образе требующей решения проблемы, внушающей тревогу и отвращение к происходящему, но, в то же время, способной восприниматься как вызов. Существовать в определенной исторической и временной среде, радоваться жизни, сражаться, мериться силами с другими – все это и представляет собой суть человеческой природы. Если описывать ее как ситуацию, подразумевающую вызов и риск, то неизбежен вывод, что человеческое существование есть не что иное, как действие, извлечение на божий свет «я», чтобы в случае необходимости повести за собой мир. Такая жизнь не есть комфортный фатализм, не безмятежное созерцание, но инициатива и активность. Действие, с позволения сказать, представляет собой что-то вроде родовой травмы, это заданность, а не выбор, поэтому индивид обязан занимать активную позицию, понимать присущую ему потребность в действии и размышлять о том, – думать и говорить, в противном случае он так никогда не оправится от изумления, как тот самый блаженный, которому Евангелие изначально обещает Царство Божие, – какое выражение в его поступках находит идеал, как в его поведении проявляются принципы. Именно для этого и требуется воплощение.
Таким образом, для Кьеркегора важно не христианство как таковое, а процесс становления христианина – как человек становится христианином, как высочайшие требования веры и идеалов христианства могут обрести форму и выражение в жизни человека, столкнувшегося с мучительным воплощением. Действовать – значит жить ради идеи, недоступной нашему пониманию, чтобы достичь истины, которую человеческий разум не в состоянии охватить. Действовать – значит самым радикальным образом вступить в игру, не имея никаких гарантий и просто повинуясь призыву трансцендентности. Действие – это миссия, призвание и процесс в развитии. Когда Кьеркегор, например, изобличает предполагаемый компромисс епископа Мюнстера со «светом», когда во имя истины христианства обрушивается с нападками на память человека, к которому сограждане питали восхищение и любовь, он рискует, беззаветно вступая в бой, не зная пощады. Он наглядно демонстрирует, что истина существования, всегда противоречивая, обязательно возвращается к тому, кто ее провозглашает, причем не в виде отвлеченных рассуждений – ее не просто высказывают, а переживают, она представляет собой вызов, который человек обязан принять во что бы то ни стало. Издавая листки «Мгновения» Кьеркегор развивает столь бурную деятельность, что от нее и умирает. Его битва столь же радикальна, как и истина, за которую он сражается.
«1) свидетельствовать, 2) использовать авторитет, 3) принести в жертву жизнь, то есть по доброй воле согласиться с тем, что за этим последует» («Дневники», XЗА 288).
От банальных размышлений о существовании, когда жизнь индивида беспристрастно анализируется с позиций стороннего наблюдателя, а внутренняя сущность рассматривается как некая механическая система, экзистенциализм отличает именно эта радикальность действия. Действие как вызов – это воля выйти за рамки данности, нарушить консенсус, всегда подозрительный по самой своей природе.
В этом ключе, весьма примечательном, экзистенциализм представляет собой выражение воли прожить человеческую жизнь в условиях парадокса, когда индивид понимает, что вечно обречен выбирать между различными возможностями, и что эта обязанность является неотъемлемой частью его свободы. По этой причине экзистенциализм можно считать конкретным выражением свободы как высшей формы человеческой жизни.
Философское превознесение действия – одно из самых ценных достояний, которые оставил нашим современникам Кьеркегор.
4.5. Заключение
По завершении этого небольшого обзора философии Кьеркегора следует сделать вывод. Он будет краток. Отличительная заслуга Кьеркегора заключается в том, что он сумел возвысить пафос бытия человека до уровня законного предмета изучения философии.
И свидетельством этого выступает человеческое «я» – обозначенное, осмысленное, описанное во всей своей конкретности, с присущими ему страданиями и ограничениями, без конца сталкивающееся с многообразием материи жизни, не знающее ни ориентиров, ни «инструкций по применению», вечно стоящее перед выбором, но свободное избрать добро или зло и платить за это цену, подверженное соблазну надменных чувств ему льстящих, злоупотребляющее ими до тех пор, пока впереди не замаячит тупик, погрязшее в долгах и изнывающее под бременем вины, всегда вовлеченное в мир вместе с другими, призванное лично трансцендентностью, явившейся к нему в облике страдающего Бога-человека, мельком увиденного во всем блеске, но сразу же исчезнувшего, не способное жить только собой, но обязанное возвращаться к себе, чтобы познать ни на что не похожую, уникальную истину, которая только и ждет, чтобы ее установили.
