Капитан Эванс, что предсказуемо, был в ярости – тем более сильной, что излить ее на ускользнувших пиратов не представлялось возможным. Эдвард, впрочем, мирно спавший вплоть до той секунды, когда надрывный бой рынды возвестило всеобщем сборе, почему-то не испытал особого страха. Словно бы весь его ужас так и остался похоронен в том мгновении, когда непонятно как восстававший раз за разом из мертвых пират распластался по палубе с простреленной капитанской рукой головой: холодно и механически Дойли ополоснул лицо ледяной водой из рукомойника в углу кают–компании, застегнул на себе с непонятной гордостью на все пуговицы китель и вышел на палубу. Там уже чуть ли не ползал с рыданиями в ногах у капитана его давешний сменщик, уверяя, что пленные покинули борт не в часы его вахты. Прежний Эдвард, вероятно, ощутил бы весьма ощутимый укол совести – тот же, что отпустил минувшей ночью выживших преступников, врагов короны, не испытал ровным счетом ничего, спокойно встретив тяжелый взгляд Эванса:
– Мистер Лавхарт утверждает, что, помимо него, сегодня ночью дежурным офицером был ты.
– Так точно, сэр, – согласился Дойли, потому что отпираться было бесполезно.
– Разве твоя вахта не должна была быть с утра?
– Я поменялся с мистером Калленом, сэр. Его рана не позволила бы ему должным образом исполнять свои обязанности вчера, – как механическая кукла, пустым голосом пробормотал Дойли. Обычно такой тон был Эвансу по душе, однако на сей раз нервы у него все–таки сдали:
– Должным образом?!.. Пленники сбежали – это тебе известно?
– Никак нет, сэр, – глухо отрезал Эдвард – и сразу же ахнул задушенно, схваченный железной рукой Эванса за ворот:
– Они не могли уйти сами, им кто-то помог, слышишь? Ты или он, – капитан яростно ткнул пальцем в захлебывающегося слезами Лавхарта, – кто-то один из вас предатель! Или сразу оба, хотя я и не хочу в это верить! Отвечай – отвечай, мальчишка, ты это был?! Вы все, – отбросив от себя Эдварда, как наскучившую вещь, повернулся он к вытянувшимся во фрунт всем членам команды: офицерам, солдатам и матросам, – любой из вас мог быть их сообщником! Как мне теперь доверять вам? Вы… Вы все здесь – все преступники!..
– Они тоже люди, – неожиданно даже для самого себя проговорил Эдвард именно то, что смутно терзало его с той самой минуты, как казненный пират поднял голову – проговорил не слишком громко, скорее для себя, чем для других – но в царившей вокруг гробовой тишине его слова прозвучали подобно пистолетному выстрелу.
– Кто, команда? Да какие они… – отмахнулся от него Эванс с нескрываемым пренебрежением, запнулся, замер и ужасающе медленно поднял загоревшийся безумным подозрением взгляд: – Или ты… ты о них?..
Никто вокруг не смел шелохнуться, не то что поднять голову – и в этой тишине, уже не мертвой, а живой, звенящей в воздухе, Эдвард шагнул навстречу своему капитану и вдруг с какой-то тихой, безотчетной гордостью улыбнулся, не отводя глаз. Одну мучительно долгую секунду оба они, наставник и ученик, смотрели друг на друга – затем Эванс по–волчьи усмехнулся и склонил голову набок, будто готовясь уже рявкнуть: «Взять его!» – и Эдвард, уже готовый к этому, в последний раз глубоко, всей грудью вдохнул свежий, свободный морской воздух. А затем грянул гром.
Грянул не в переносном, а в самом прямом смысле – правый борт рассыпался тучей щепок, послышались крики раненых, и Эдвард, отряхнувшись и вскочив на ноги, огромными, расширившимися глазами, которым с трудом верил, впился в огромное кровавое пятно, растекавшееся по палубе под стволом отброшенной взрывом вертлюжной пушки – все, что осталось от капитана Эванса…
А поверх фальшборта – тут уже закричали и те, кого не задело первым залпом – уже виднелись стремительно приближавшиеся с наветренной стороны никем прежде не замеченные испанские галеоны, те самые, проверить отсутствие которых от них и требовалось. И Эдвард – осознавший внезапно, что за непонятно какие заслуги отпустивший ему его грех Господь пронес смертную чашу мимо него, и возжелавший вдруг всем своим существом жить, как никогда прежде – неожиданно бросился к штурвалу и прокричал во все это человеческое месиво, организовать которое теперь означало единственный шанс на спасение:
– Все по местам! Готовимся открыть ответный огонь!..
***
– …Теперь вы все знаете, – завершил свой рассказ Эдвард, невольно снижая голос при виде непроницаемого выражения лица девушки. – После боя меня призвали в Англию и отправили в офицерскую школу на государственный счет – за отвагу. О том, что произошло до боя, те, кто не погиб во время атаки, предпочли молчать: они считали, что я спас их всех, и в благодарность скрыли мое преступление. Я не смог узнать Билла там, на острове – что было неудивительно, но я увидел Винченсо Алигьери во время нашей стоянки на Меланетто и понял, кого спас тогда. – Морено молчала, низко опустив голову, и Дойли осторожно тронул ее за плечо: – Вы гневаетесь на меня?
Эрнеста вздрогнула, подняв на него черные, невообразимо усталые глаза:
– Как я могу гневаться на вас за спасение моих друзей? Вы же не могли тогда знать, что все так обернется… – голос ее предательски сорвался на чуть слышный шепот: – И никто не мог этого знать…
– Сеньорита, – охваченный каким-то странным чувством, Эдвард внезапно взял ее за руку, пытаясь утешить этим неловким жестом. – Сеньорита, это вы напомнили мне о том, что я так старался забыть все эти годы. Вы очень хороший человек. Не вините себя в том, что не зависело от вас. Не сомневаюсь, что вы сделали все возможное, чтобы спасти тех, кто вам дорог…
– Вы просто боитесь стать таким же, как Эванс, – резким, злым тоном, которым она всегда глушила собственные порывы слез, перебила его Морено. – Я повидала подобных людей и могу вас заверить: вы – не он.
– Но я убивал пиратов, – почти шепотом возразил Эдвард. – Я вешал их десятками, вешал бы и сотнями, если бы мог. Я хотел построить свою жизнь как можно лучше, а средства для этого меня совсем не заботили.
Морено понимающе усмехнулась, сматывая нитки и заворачивая в парусину свое нехитрое рукоделье. Камзол она, однако, не спешила забирать: Карлито еще не проснулся:
– Все мы совершаем ошибки в молодости, мистер Дойли. Когда-нибудь и я расскажу вам о моих. А теперь, если у вас нет других дел, кто-то должен сходить в город и решить вопрос с наводками.
– Наводками? – растерянно переспросил Эдвард: хотя в целом за прошедшие полгода пираты успели проникнуться к нему доверием, однако прежде в святая святых – источник своего дохода – его никто не предлагал посвящать. Эрнеста снова усмехнулась, спокойнее и ласковее:
– Ага, наводками. Вы же не собираетесь крутиться месяцами в десятке миль от берега и ждать, пока мимо пройдет мало–мальски стоящее судно? Земля полнится слухами, и море, видимо, не сильно в этом от нее отличается, – темные пальцы ее осторожно, недоверчиво легли за локоть Дойли. – Я представлю вас людям, которым можно доверять. Как знать, быть может, в будущем вам это пригодится…
Глава XVIII. Двойное неповиновение
– А я говорю – никакой стоянки мы здесь делать не будем! И, будь добр, даже не заговаривай больше об этом, – непривычно жестким тоном уже не в первый раз повторял капитан Рэдфорд, сверля глазами ясную голубую линию горизонта так, будто желал испепелить ее одним взглядом. Ручки штурвала «Попутного ветра» скрипели под его сильными пальцами, а из–за довольно сильного встречного течения создавалось впечатление, что корабль тоже неодобрительно вздыхает всеми снастями на ветру. По правому борту, чуть отставая, степенно нес свое тяжелое тело «Морской лев» – как следует отремонтированный и заполненный отчасти матросами с «Попутного ветра», отчасти – новичками, набранными на Тортуге в несколько остававшихся после памятного праздника дней. Последние, к слову, оказались достаточно толковыми и сообразительными людьми, что выяснилось в первых же двух абордажах, после которых трофейный галеон значительно осел под тяжестью многочисленных тюков с табаком и хлопком, очутившихся в его обширных грузовых отсеках.
