… но Биллу, как она ни старалась, никак не удавалось понять это. Его рана стремительно воспалялась, регулярно меняемые повязки всего спустя полчаса пропитывались отвратительно пахнущим гноем; он часами метался в бреду, не узнавая хлопотавшую вокруг него девушку, а придя в себя, снова и снова уговаривал ее прикончить его, не тратя бесценные воду и еду на того, кто и так обречен. Эрнеста стискивала зубы, но упорно повторяла, что станет пить, есть и ляжет спать только после него: иного способа заставить не менее упрямого Катлера повиноваться у нее не было. Ночью четвертого дня она проснулась от слабого всплеска на берегу и сперва обрадовалась, решив, что их обнаружили: хотя древесину требовалось беречь, но по вечерам, когда увидеть что-нибудь на горизонте становилось невозможным, девушка непременно разводила сигнальный костер подальше от пальмовой рощи. Однако, повернув голову и увидев на том месте, где раньше лежал ее товарищ, лишь примятую траву, кое–где запятнанную кровью, она сразу все поняла.
Слава Богу, рана помешала Биллу быстро осуществить задуманное: он успел зайти в воду лишь по плечи, когда Эрнеста, едва дыша от ужаса и бега, обхватила его поперек груди и поволокла обратно на берег. Была какая-то долгая, безумно бессмысленная возня в холодной воде, заливавшей глаза и рот, были чужие яростные выкрики и собственные горько–отчаянные мольбы, в которых смешивалось все, что хотелось сказать, но никак не говорилось на этом проклятом острове, с которого, как ей теперь казалось, им уже вовек не выбраться…
Потом они лежали рядом на мокром песке, с трудом переводя дух – Эрнеста захлебывалась злыми слезами, до боли впиваясь ногтями в чужие плечи, а Билл держал ее за руку и глухо, отрывисто говорил:
– Послушай, ну послушай же… Нэнси, какая же ты дурочка, да ведь ты же могла бы… Если бы не я – давно уже сделала бы плот, что-нибудь… Я ведь знаю, ты только ради меня все это делаешь. Бессмысленно тут сидеть, понимаешь? А там… за три–четыре дня… будь ты одна, уже была бы на каком-нибудь судне… Нэнси, посмотри на меня! Посмотри – я уже труп! Тебе же бежать от меня нужно, Нэнси…
Небо над головой казалось огромным пистолетным дулом – выстрелит или нет? Даже упорно подавляемое ею усилием воли чувство голода куда-то пропало. Вытирая жгучие слезы, она прижималась щекой ко лбу Билла и твердила сорванным шепотом:
– Заткнись, заткнись, ради Бога! Мы обязательно выберемся отсюда, разыщем Винченсо и устроим ему такую веселую жизнь, что он вообще пожалеет о том, что на свет родился… Ты только держись. Совсем немного осталось, Билл, слышишь? Помнишь, через что мы прошли вместе? А тут – такая мелочь, что и говорить смешно…
… Билл очнулся только поздним утром. Поднял голову, долго смотрел на сидевшую рядом Эрнесту, потом спросил:
– Ты что, совсем ночью не спала?
– Я теперь вообще спать не смогу, – зло ответила девушка, протягивая ему наполненную водой половинку кокосовой скорлупы. – Пей первым.
К ее удивлению, Билл подчинился. Допивая остатки, она осторожно спросила:
– Как рана?
– Лучше не стало, – пожал здоровым плечом мужчина. Кое-как прикрытое пальмовым листом, сочащееся сукровицей и гноем страшное кровавое пятно на его груди и впрямь выглядело страшно, но Эрнеста почему-то даже не испугалась. Странное равнодушие, охватившее ее, было уже не первым тревожным симптомом голода: с самого утра девушку не покидала мысль об отвратительности любой еды и процесса насыщения ею. Но пока еще кое-как сквозь это чувство пробивался слабый голос истощенного разума, твердивший, что есть необходимо, чтобы оставаться на ногах. А это необходимо, чтобы кормить себя и Билла, чтобы в свою очередь оставаться на ногах, чтобы…
– Нэнси, – вдруг необыкновенно тихо, почти просветленно позвал он, большой трясущейся рукой берясь за ее запястье. – Нэнси, прости меня. Я вел себя, как последняя скотина, я знаю. Ложись спать, я не сбегу больше.
– Некогда… спать, – к горлу подступил ком, но Эрнеста привычно списала это на чувство голода. – Схожу на берег, может, поймаю что-нибудь. Все равно надо постоянно наблюдать, а то вдруг пропустим тот самый корабль…
– Тогда давай смотреть по очереди. Поможешь мне дойти?
Эрнеста с недоверием покосилась на него, ожидая подвоха, но сил спорить у нее уже не было: все забрала эта жуткая, одна из самых страшных в ее жизни ночь. Она положила руку Билла себе на плечо, обхватила товарища за пояс, невольно сгибаясь под его тяжестью, помогла дойти до самой границы травы и песка, где начинался берег, уложила под ближайшей пальмой и отправилась ловить рыбу. Ставшая отчего-то очень легкой голова кружилась, мучительно хотелось лечь куда угодно – хоть на ту же самую водную гладь – и всего на пару минут прикрыть глаза, но Эрнеста понимала, что если сделает это, то уже ничто не заставит ее снова встать.
Поесть было необходимо. Кое-как ей удалось в тот день поймать трех рыбешек, которых они съели сырыми, даже не разжигая огня, а вечером девушка даже вытащила из воды невесть откуда взявшегося столь близко к берегу краба, клешни которого они честно поделили пополам. Теперь Билл ел и вообще послушно делал все, что она говорила, но эта покорность настораживала ее: Эрнеста знала, что теперь думает намного медленнее и хуже обычного, но даже в таком состоянии понимала, что друг перестал с ней спорить лишь потому, что у него не осталось на это сил.
… Седьмой день был ужаснее всего. Голода Эрнеста уже давно не чувствовала, но почему-то именно на это утро она ощутила, что не может подняться на ноги. С трудом перекатившись на бок, она поднесла к лицу свои руки, с холодным липким ужасом разглядывая отчетливо выступающие под кожей вены и кости.
– Не хочу умирать, – с трудом ворочая языком, прохрипела она – надо сейчас же поставить воду, чтобы хоть к полудню напиться! Надо… надо встать…
Но у нее не получалось, ослабевшие, словно сделанные из ваты ноги подкашивались, и лишь спустя пару минут Эрнеста смогла встать на четвереньки. Вспомнив о Катлере, она подползла к нему и тронула за плечо:
– Эй, Билл… – в какой-то момент совершенно черное – мертвое! – лицо повернулось к ней, и Эрнеста с криком отшатнулась, зажмурившись, но холодная влажная рука тотчас сжала ее запястье:
– Я здесь, Нэнси. Все в порядке. Я напугал тебя?
– Н–нет, просто я… Тебе стало хуже?
– Нет, намного лучше. Все благодаря тебе, – голос Билла звучал необыкновенно ласково, но, повинуясь какому-то животному страху, она все еще не решалась взглянуть на него. – Только очень хочется пить.
– Я сейчас поставлю новую порцию, а тебе принесу росы, – пообещала Эрнеста. Холодная рука чуть сильнее сжала ее запястье:
– Себя тоже не забудь. Тебе надо побольше пить, чтобы выжить. И срежь, пожалуйста, еще один кокос. Неизвестно, будут ли у тебя силы лазить за ним завтра, правда? Надо съесть хотя бы один сейчас.
Свежая, сочная мякоть плода действительно словно вернула ее к жизни. Эрнеста чувствовала, как отступает слабость и апатия, будто ее молодое, крепкое и привыкшее к лишениям тело использовало самую крошечную возможность, чтобы восстановить свои силы. Билл, лежавший под пальмой – лицо его было в тени буйно разросшейся травы – с улыбкой смотрел на нее:
