– Миссис Фрэнсис вчера… допрашивали? – мгновенно покрывшись холодной испариной, перебил его Томас. Пират кивнул:
– Точно. Хозяин твой сам приходил – злой пуще самого дьявола; я сколько лет по морю ходил, много людей повидал, но такую сволочь – в первый раз. Ты бы только слышал, как она кричала…
– Замолчи! – сам еле сдерживая рвущийся из груди яростный вопль, прохрипел Том. Схватив пирата за разорванный воротник того, что раньше, вероятно, было рубашкой, он выдохнул, нависая над ним: – А хочешь… хочешь выбраться отсюда, слышишь? Сбежать, пока еще у тебя есть силы и возможность это сделать?
– К… Как?!.. – мгновенно впившись в него загоревшимся надеждой взглядом, вымолвил пират. – Ты… это что, ловушка какая-то?
– Нет, – помотал головой Томас. – Все честно и просто. Сделаешь, как я скажу – и сможешь выбраться отсюда живым.
– Тогда говори, – после секундного колебания решительно заявил пират. Смит стиснул его воротник покрепче, объясняя в самое ухо – твердо и отчетливо:
– Внутри хлеба лежит нож. Когда охрана за дверью перестанет шуметь и громко говорить, достанешь его и вскроешь тот замок, что от общей двери. Сумеешь?
– Чего же тут не уметь, конечно, смогу… Погоди, а замок от двери в мою камеру?
– Я его замкну, но не стану закрывать. Охрана к вам не суется без особой нужды, а раз допрос был вчера вечером, значит, сегодня вам дадут передышку, как обычно, – убежденно заявил Томас, внутренне ужасаясь непонятно откуда взявшемуся знанию пыточного дела. – Вот мое условие: ты заберешь с собой миссис Фрэнсис, выведешь ее из этого дома, дождешься темноты… Даже не думай бежать без нее, слышишь? Остров охраняется, тебя снова схватят, если не будешь делать, как я скажу. Доберись до леса – он в южной части острова, прямо за городом. Идите сначала там, где растет высокая желтая трава, а затем, когда наткнетесь на ручей – вдоль его русла, к мысу, где длинная песчаная коса… Я тем временем возьму шлюпку, встречу вас и посажу в нее, если ты придешь с миссис Фрэнсис; попробуешь меня переиграть – застрелю на месте, понятно?
– Понятно, капитан, – не то в шутку, не то по привычке осклабился пират – явно научен был в подобных ситуациях не спорить. – Мне и так без миссис Фрэнсис утекать было бы стыдно: спросят, мол, где она, а что я отвечу?
– Вот и отлично, – передавая ему в руки сверток, кивнул Томас. – Помни: в час пополуночи, на мысе!
В камеру Фрэнсис входить после слов его нового сообщника ему было почти до дрожи страшно, и одновременно с этим Смит бросился туда бегом: отчаяние и ужас все же мешались в нем с безотчетной надеждой, что женщина окажется сильнее любых измышлений ее мучителя. Именно в этот момент Том отчетливо осознал, что ненавидит Рочестера всем сердцем.
Однако каким-то неведомым образом надежды его оправдались: всегда гордая и сильная, что бы с ней ни делали, пленница и на сей раз подняла разбитое в кровь лицо, увидела его – или просто почувствовала, что вошедший не представляет угрозы – и впервые за все время глухо, тихо–тихо, почти беззвучно застонала, протягивая к нему худые руки. Те оказались сплошь покрыты глубокими порезами, все еще сочащимися кровью, пузырящимися ожогами – так, что Том даже не осмелился дотронуться до них: осторожно уселся на полу, приподнял женщину за плечи и уложил к себе на колени, неловко трогая слипшиеся от крови волосы. Та молча поймала одну из его рук за запястье, вцепилась пальцами и поднесла к самым глазам, обдавая кожу тяжелым, прерывистым дыханием.
– Антонио… Ан-то–нио, Ан-то–нио!.. – по слогам, словно боясь упустить хоть один звук драгоценного для нее имени, повторяла она. – Эрнеста, Эрнеста, доченька!.. Девочка моя умненькая…
– Сегодня все закончится, – шепотом прервал ее Смит, чувствуя, что этот сорванный голос лишает его последних сил. – Вечером будь готова. Когда за тобой придет человек из соседней камеры – иди с ним и не бойся ничего. Слышишь, ты должна быть сильной! И все, все закончится, – сам, как заговоренный, повторял он, обнимая ее истерзанное тело и пытаясь заглянуть в глаза. Фрэнсис лежала тихо, но воля – пиратская, не вытравленная никакими пытками, издевательствами и невзгодами – уже закипала в ее гордом сердце: дыхание ее мгновенно стало беззвучным, ровным и глубоким, пальцы разжались, руки расслабленно легли на пол по бокам от тела. Глаза, проясневшие и серьезные, неподвижно остановились на уродливом лице Смита, впитывая малейшее его движение, и Томас, смутившись, засуетился, шаря по сторонам, подпихивая поближе к женщине принесенную еду и тощие пучки соломы в попытке хоть как-то помочь ей прийти в себя прямо сейчас:
– Поешь. Поешь и… ни о чем не думай. Жди – я все устрою. Ты… веришь мне? – с какой-то слепой, бессмысленной, тоскливой надеждой спросил вдруг он – и Фрэнсис неожиданно стиснула его руку: всего на мгновение, но так крепко и уверенно, что последние сомнения оставили его:
– Да.
Невероятная, чудовищная сила этого «да» не оставила Томаса и после того, как он уже вышел из подвала и отправился вновь на кухню; каким-то чудом ему удалось при этом ни с кем не столкнуться – хотя в доме мистера Рочестера по части прислуги всегда было многолюдно. Но в этот послеобеденный час большинство разошлись на обычный короткий отдых, а те, кому пришлось остаться на местах, все равно всячески отлынивали от работы. На кухне тоже было совсем пусто, лишь где-то в кладовой шебуршился одинокий поваренок, а сам Бенни Хантер, стуча заслонкой печи, доставал оттуда румяные хлебы.
– Эй, мальчик, оставь-ка это! – слегка недовольно, но все равно со своим обычным добродушием прикрикнул он, когда в кладовой с громким стуком обрушилось что-то, судя по звуку – деревянное, но довольно тяжелое. Сосредоточенное пыхтение и возня за стенкой не стихли, а лишь удвоились, и Бенни, раздраженно завернув в уже приготовленные свертки с едой по горячей лепешке, направился туда. Этого и ожидал Томас: на столе, помимо свертков, он успел заметить еще пузатый, тяжелый кувшин с пивом, явно рассчитанный на трех–четырех человек. В другое время, быть может, он и не подумал бы, что еда предназначена именно охранникам в подвале – в сущности, Бенни мог готовить ее для кого угодно в огромном доме. Но в голове у Томаса была лишь одна мысль, и он повиновался ей: змеей проскользнул внутрь кухни, выхватил из–за пазухи мешочек с пересыпанным туда снотворным – корабельный врач всегда давал ему его с запасом от головной боли – и высыпал разом все в пиво. Быстро взболтнул, прикрыл крышкой и едва успел выскочить за дверь, прежде чем из кладовой выбрался тяжело отдувающийся Бенни, а за ним – незадачливый поваренок с красными надранными ушами.
– Говорил же тебе, не берись, коли не умеешь! Чем ты только слушаешь? – продолжал отчитывать его Хантер. – Ну-ка, лучше возьми это все да отнеси ребятам, что в подвале маются. Пиво, пиво не забудь! Чай, тяжко при такой жаре целый день там торчать…
– Сэр, а тем… тем людям, что сидят в подвале, отнести что-нибудь разве не надо? – робко полюбопытствовал поваренок. Томас за дверью отошел чуть дальше, спрятавшись в тени здоровенного ларя с уложенными на него тюками муки, но совсем уйти не мог – ждал, затаив дыхание, ответа Бенни. Тот с размаху треснул о столешницу скалкой:
