– Антонио!..
…Он долго стоял еще на том берегу – пока шлюпка окончательно не скрылась из виду – хотя знал уже точно и наверняка, что еще свидится с обоими спасенными им пленниками. Глубоко вдохнув всей грудью, тот, кто раньше звался Томасом Смитом, развернулся и пошел по песчаной косе вдоль берега, утопая сапогами в тяжелом мокром песке: нужно было вернуться на корабль до того, как кто-то заметит его отсутствие.
***
К чести Эрнесты, нужно было сказать, что с неожиданным и страшным ударом судьбы она справилась молниеносно: прошло всего несколько секунд, прежде чем над палубой «Попутного ветра» уже раздался оглушительный, заполошный звон рынды – людям, хоть раз вскакивавшим с коек в трюме по подобной тревоге, он сразу же сказал бы, что произошло нечто ужасное.
– Зови Джека, сию секунду! – обернув к Генри безумное, с горящими глазами лицо, крикнула не своим голосом Эрнеста, но это уже не требовалось: капитан, на ходу застегивая на себе рубаху, был уже на палубе. Из трюма, подобно муравьям, снующим внутри вдруг разрушенного муравейника, вовсю выбирались матросы. Практически одновременно с этим тревогу подняли и на «Морском льве»: повернув голову, Эрнеста смогла разглядеть среди толпы пиратов фигуру Эдварда. Бледный и решительный, он сухим, отрывистым и громким голосом говорил что-то всем, кто стоял вокруг; по его слову большинство людей, видимо, канониров, сразу же снова бросилось вниз, готовить пушки, остальных – тех, на кого ложилась работа с такелажем – Эдвард оставил под непосредственным началом Макферсона. Моргана девушка заметила не сразу: почему-то ей показалось, что тот должен быть где-то на квартердеке – но рулевой оказался на своем законном месте, у штурвала, с неожиданной исполнительностью выслушивая приказы старшего канонира.
Эрнеста превосходно знала возможности «Морского льва»: достаточно маневренный для своего типа, со значительным запасом пушек и приличной скоростью при подходящем ветре, он был залогом победы в бою с менее крупными судами и мог бы даже соперничать с одним или двумя гигантами, направлявшимися ему навстречу. Однако в схватке сразу с восемью он был обречен, и такой человек, как Эдвард Дойли, не мог не понимать этого, и Морено с ужасом думала о причинах, сподвигших его на подобное самоубийственное сумасшествие.
– Разворачиваемся! Уходим, пока ветер позволяет, – распоряжался громко с капитанского мостика Рэдфорд, но Морено почти не слышала его: она видела, как надвигаются широким полукругом вражеские галеоны, так что между ними и «Попутным ветром» единственным рубежом оставался «Морской лев», под командованием Эдварда готовившийся дать свой, несомненно, последний бой, прикрывая их отступление. Жестокая, невыносимая мысль – но единственная, объясняющая происходящее.
За годы, проведенные как в море, так и на суше, Эрнесте Морено довелось много увидеть и пережить: ее сердце успело стать крепче стали и холоднее льда, когда требовалось, и казалось, что ничто уже не сможет изменить этого. Но теперь, глядя издалека на чужого и чуждого ей человека, сына далекой северной страны, всегда тяготившегося тем, что для нее было привычно и естественно – человека, не раз честно признававшегося ей в своей неприязни к пиратам, собственноручно казнившего множество их и признававшегося в полуобморочном бреду в любви к другой женщине – человека, бывшего врагом ее друга и капитана, ставшего ее спасителем, ее помощником, старшим канониром, без колебаний взявшим на себя в эту нелегкую минуту командование целым кораблем – глядя на него, Эрнеста чувствовала, как в ее всегда ясных глазах закипают беспомощные и яростные слезы, а в душе поднимается волна гнева на эту несправедливость.
– Мэм, скорее, Джек вас зовет! – схватив ее за рукав, крикнул Генри – и именно в эту самую секунду первый вражеский галеон дал залп. «Морской лев» окутало пороховым дымом, послышался грохот ломаемых снастей и крики раненых, но ответный огонь с правого борта последовал практически сразу. Едва ли он достиг своей цели – орудия испанцев были крупнее калибром и, следовательно, дальнобойнее: атака вражеского галеона не захлебнулась, и он продолжал методично расстреливать противника. Всего через минуту к нему должен был подключиться еще один, а дальше – и остальные по очереди. Морено, задыхаясь от слез, смахнула с плеча руку продолжавшего что-то говорить юноши и бросилась к капитанскому мостику. Джек, бледный и заметно растерянный, оказался за штурвалом:
– Эрнеста, вот ты где! Сейчас больше не отходи от меня. Нам нужно…
– Мы не можем их там бросить, – глухим, изменившимся голосом проговорила Эрнеста, глядя на него сверкающими каким-то страшным выражением черными глазами. Джек с силой, всем корпусом повернулся к ней – лицо его мгновенно просветлело, но одновременно стало совершенно пораженным:
– Но как же тогда…
– Мэм, у нас нет времени, нужно уходить, – пробовал вмешаться Генри, однако Рэдфорд посмотрел и на него совершенно дико, а Эрнеста лишь повторила хрипло, громко:
– Мы не можем бросить на верную смерть половину команды!
– Согласен, – вдруг отрывисто и четко выдохнул Джек, глядя мимо нее на охваченный огнем и пороховым дымом корабль. Морено, не слушая его, уже метнулась к штурвалу, и капитан, глухо прорычав что-то неимоверно ругательное, бросился за ней, помогая развернуть неподатливое колесо.
«Морской лев» продолжал отстреливаться – ближайшие два галеона были уже не более чем в двухстах ярдах – однако кое-как «Попутный ветер» смог вклиниться между ними под углом в сорок пять градусов, не рискуя получить пробоину левым бортом от своих же.
– Пушки готовы, Айк? По моей команде! – рычал, не выпуская из рук штурвала, Рэдфорд, как никогда свирепый и решительный – в такие-то редкие моменты и становилось совершенно понятно, почему он, а не кто-либо иной, стал капитаном «Попутного ветра». С опердека, на ходу вмешиваясь в бой, дружно прогрохотали два носовых орудия – один из галеонов захлебнулся ответным огнем, второй начал разворачиваться боком к новому противнику. На «Морском льве» закричали, когда обычно предназначенные для абордажа доски, лестницы и крючья с веревками начали перебрасываться с корабля–спасителя.
– Ну же, ребята, давайте! Перебирайтесь на борт, быстро, быстро! – перекрывая, насколько хватало сил ее звонкого голоса, грохот пушек, закричала Эрнеста; ловко пробежав по одной из досок и сразу же поддержав под локоть кого-то из матросов – тот, шатаясь, хватался руками за живот, из которого торчал окровавленный обломок деревянной доски. – Вот так! Все, все живы останемся!.. Ну, мои хорошие, давайте же скорее!
Канониры покидали борт медленнее и неохотнее остальных матросов – некоторых ей под шквальным огнем приходилось тащить прочь чуть ли не силой. Про себя Эрнеста могла понять их: при мысли о том, что придется бросить судно, последнюю ниточку, связывавшую ее с прежней командой, ей становилось тошно и больно; но непрекращающаяся канонада отлично помогала справляться с подобными мыслями. Морено, воспитанная в пиратской семье, с детства помнила, что команда заключается не в судне и не в имени капитана, а в людях, ее составляющих – и привыкла в таких ситуациях думать прежде всего о них.
