– Вы? Господин подполковник, вот так встреча!..
Никогда, ни до, ни после этого момента Эдвард не ненавидел себя столь сильно, как в то мгновение – но в последние две недели его перестали брать на работу даже в качестве грузчика, а еще он внезапно с особой отчетливостью ощутил, что за предыдущие три дня в его желудке удалось побывать лишь изрядной порции рома без единой крошки закуски – и решился на то, за что потом не раз проклинал себя: шатнулся к Рэдфорду и хрипло взмолился:
– Мне очень нужна работа. Кем угодно, я на все…
– Вот как теперь запели! Раньше я и представить не мог, что услышу от вас этакие речи, – явно наслаждаясь его унижением, сообщил Джек. Черные глаза его сияли: – Как вы, помнится, говорили? Кто грязным проходимцем родился, тот им и помрет, тут уж ничего не поделаешь – так, кажется? Что-то у вас с кровью, видать, вышло неладно, раз именно в ней все дело, – злорадно заметил он, кажется, распаляясь еще больше от того, что Дойли никак не отвечал на эти оскорбления, лишь молча ожидая его ответа.
Откровенно говоря, в тот момент ему было уже почти наплевать…
– Ладно. В конце концов, матросов много не бывает, – подумав, согласился Рэдфорд. Придерживать за плечи шатающегося Эдварда на сей раз он не стал, так что тот сам ухватился за грязную стену перед собой, чудом устояв на ногах, но все же нашел в себе силы вымолвить:
– Спасибо.
– «Спасибо, сэр», – с усмешкой поправил его Джек. – В армии вас такому не учили, а, господин бывший подполковник?
– Спасибо, – упрямо повторил Дойли, поднял голову, на секунду встретившись глазами с его уверенно–злым, прямым взглядом, и прибавил покорно: – Сэр.
…так он оказался – спустя шесть месяцев блужданий – на корабле Джека Рэдфорда, где порой размышлял, что утопиться в той грязной луже было бы наилучшим для него исходом. Если бы только Мэри – нежный, прекрасный и невыразимо жестокий ангел, одним своим тихим словом разрушивший всю его жизнь – если бы она только знала, если бы хоть на мгновение увидела его таким… Отвела бы она в изумлении свои дивные сапфировые глаза или, наоборот, глядела бы на него, пораженная тем, как низко может пасть отвергнутый человек? Эдвард и сам отлично понимал, насколько отвратителен теперь – даже не красавица–дочь губернатора, но и просто любая женщина, порядочная и воспитанная, не взглянула бы на него без брезгливой жалости. На это была бы способна лишь совсем уж неразборчивая портовая проститутка… или какая-нибудь черноглазая сумасшедшая пиратка, ничем, по сути, не отличающаяся от своей менее удачливой сестры. Разве могла бы нормальная женщина месяцами находиться в этом грязном плавучем клоповнике, полном не привыкших себя сдерживать полупьяных преступников, отбросов общества, ради денег и удовольствий готовых на все – разве могла бы она так спокойно жить и говорить с ними, каждый день ходить по палубе в одной рубашке, да еще и расстегнутой от жары на груди – и сохранять хоть в подобии чистоты свои тело и душу? Эдвард помнил, он сам видел не раз – как она стояла, спокойно подставив солнцу свои и без того медные от загара плечи и руки, зорко вглядываясь в синюю даль неба – и как, завороженные, молча пожирали ее фигуру глазами копошившиеся на палубе бесчисленные матросы…
Он очнулся, когда на палубе было уже темно. Пошарив вокруг себя руками и смутно удивившись отсутствию соседей, со стоном поднялся на ноги: болел каждый мускул, каждая частичка его тела, но разум был достаточно ясен, чтобы сходу вспомнить события последних суток.
– Что за… А где же все? Может, это просто был сон? – пробормотал Дойли, мысленно ужаснувшись собственному хриплому, совершенно разбойничьему голосу.
– Эй! – словно в насмешку над этими рассуждениями, мягко и почти ласково окликнули его. Эрнеста Морено стояла совсем рядом – когда и успела подойти настолько бесшумно? – и протягивала ему обтянутую просмоленной кожей флягу: – Пейте. Все уже ушли, я полагаю.
Вода оказалась какой-то другой – не той, которую запомнил Эдвард, а более свежей и даже сдобренной лимонным соком, от чего сразу же защипало в носу и заныли виски. Обхватив ладонями гудящую, кружившуюся голову, Дойли растерянно огляделся по сторонам:
– Где это мы?
– Мы на острове Меланетто, – Эрнеста повела подбородком, указывая на видневшиеся за противоположным бортом огни на берегу. Тихий с такого расстояния, но, должно быть, крайне назойливый вблизи, ни с чем не сравнимый гул человеческого говора доносился оттуда. – Капитан Джон Рэдфорд, которому он принадлежит, любезно согласился приютить нас и даже дать людей, чтобы мы как можно скорее починили «Попутный ветер». Завтра же начинаем работы.
– Рэдфорд? – Эдвард помотал головой, искренне убежденный в том, что ослышался. Эрнеста невесело усмехнулась:
– Именно так. Идемте, надо что-то придумать насчет ночлега, – схватив за руку, она утянула его за собой к трапу. Внизу встречал их теплом южной ночи, шорохом прибрежных волн о песок, гомоном людских голосов, звоном стали и запахом тысячи разновидностей рома загадочно гостеприимный пиратский остров.
Глава IX. Гнев
Меланетто оказался вовсе не таким крошечным островком, каким ожидал увидеть его Эдвард, наслышанный о мелких пиратских базах и перевалочных пунктах, организовываемых практически везде, где это было возможно – порой с постоянным населением всего в пару десятков человек и состоящих из двух–трех хижин, захудалого неизменного трактирчика да природной гавани, где кое-как могли пришвартоваться один–два суденышка. На Меланетто же, судя по беглому осмотру Дойли, находилось не менее пятисот человек, живших в поселении, больше смахивавшем на небольшой городок – и это не считая пиратов, не относившихся непосредственно к подчиненным старого Рэдфорда, и их семей. Неписаные пиратские законы, как со злорадной усмешкой пояснила Эдварду Эрнеста, предписывали не оставлять в беде собрата по морскому разбою, а властитель Меланетто, очевидно, был человеком, уважающим эти самые законы. Сам он на борту «Попутного ветра», который уже начали латать, так и не появлялся, ограничиваясь передаваемыми через его людей короткими, сухими записками с нужной информацией, поэтому Эдвард уже был готов признать странное совпадение фамилий простой случайностью, когда Эрнеста неожиданно спокойно ответила на его вопрос:
– Да нет, все вы правильно подумали. Мистер Джон – отец нашего Джека.
– А почему же… – Эдвард нахмурился, не зная, как сказать. Быть может, для пиратов подобное отношение к родному сыну – в порядке вещей? С другой стороны, его, Дойли, это совершенно не касается, и… И, в конце концов, ему-то какая разница?!
Заметив его метания, Морено пожала плечами и довольно сухо, с какой-то затаенной злостью заметила:
– У них довольно сложные отношения. Лучше просто не лезьте во все это.
Сама она, все эти дни обедавшая вместе с матросами из общего котла и спавшая прямо на берегу по пять–шесть часов, выглядела на удивление бодро и весело: казалось, девушке нипочем были и труднейшая работа, и не менее тяжелые условия, в которых ей приходилось теперь жить. Особенно разительно этим она отличалась от Рэдфорда, который, хотя и добросовестно выполнял свои обязанности и вполне ответственно подошел к ремонту судна, но в последнее время вел себя более чем странно. И раньше никогда не отрицавший своей любви к крепким напиткам в свободное время, он выходил на палубу с утра уже явно не вполне трезвым и с бутылью в руке – работе и мыслительным его способностям это не мешало, но здорово портило без того далеко не ангельский характер и крайне беспокоило многих членов команды – за исключением Генри, которого Джек не задевал, даже если набирался к вечеру сверх всякой меры, и Макферсона с Эрнестой. Оба они, как видно, знали больше и об этом острове, и, возможно, о прошлом их капитана, связанном с ним – и потому лишь делили между собой обязанности по общению с матросами, увещеванию Джека в те минуты, когда он становился еще раздражительнее обычного, и скорейшему завершению ремонта «Попутного ветра». Пробоины залатали в рекордные сроки, избавились от потрепанной старой оснастки – Морено лично ездила куда-то в город и исхитрилась добыть парусину и канаты по такой цене, что после этого за ней окончательно закрепилось озвученное на радостях Джеком звание дьявола в юбке. В то время как Макферсон с помощью восьми наиболее хорошо знавших такелажное дело матросов шил из доставленного ею материала новые паруса, сама Эрнеста уже вовсю хозяйничала в трюме, приводя в порядок потрепанные отсеки и оставив на Джека только процедуру кренгования – с ней, в общем-то, можно было бы и повременить, но они оба сошлись во мнении, что столь удобным местом и временем пренебрегать не стоит. Рэдфорд целые дни проводил под открытым небом, пил ром, с ненавистью разглядывая расстилавшийся за его спиной городок, орал на тех матросов, что не кидались пулей выполнять его распоряжения, неохотно лишь позволял им короткие перерывы на отдых и еду, в которые сам, прихватив свою порцию, обходил судно и проверял работу остальных.
