– …мама, мамочка… – хрипло, еле слышно донеслось откуда-то из толпы – оттуда, где должен был находиться самый ее центр, то, на что были обращены все взгляды. Сэм Дуглас, отцовский старпом, с трудом протиснувшись сквозь ряды обезумевших зевак, бросился к девочке:
– Мисс Эрнеста, что вы здесь делаете? Идемте скорее, я отведу вас домой… негоже вам на это смотреть… Стыд-то какой, прости им, Господи!..
– Пустите меня! – отчаянно закричала она – мужчина невольно отшатнулся, опустив протянутые было к ней широченные ладони – и бросилась прямо в это человеческое месиво, будто слепая, вскрикивая: – Пропустите, пожалуйста, стойте, не надо!.. Пожалуйста, хватит!..
Первое, что бросилось в глаза Эрнесте, когда она, с распустившейся косой, оцарапанным до крови правым плечом и в лишившемся двух пуговиц на воротнике платьице, сумела протиснуться сквозь толпу – была спина. Багрово–красная, мокрая настолько, что при каждом ударе о нее хлыста вокруг разлетались страшные прозрачно–кровавые брызги, с, как показалось ей тогда, начисто содранной кожей… Затем она увидела лицо, искаженное болью почти до неузнаваемости – и лучше бы ей было не узнавать в этом полумертвом существе Джека, но это, несомненно, был он.
И третьим, что она разглядела, оказались страшное, черное, мертвое лицо капитана Рэдфорда и окровавленный кнут, который он держал в руке.
– Девяносто восемь! Девяносто девять! Сто! – сорванным голосом считал какой-то смутно знакомый Эрнесте человек за его спиной, высокий и сутулый, с загорелым лицом бывалого моряка – должно быть, кто-то из подчиненных Рэдфорда. – Наказание окончено, сэр!
–Все, стало быть, – тоже хрипло, будто ему трудно было говорить, отозвался капитан. – Ладно! – Подойдя вплотную к столбу, к которому был привязан сын, он негромко, но решительно потребовал, причем Эрнесту потрясло странное, неудовлетворенно–мстительное выражение его лица: – А теперь говори, за что наказан. Кайся перед всеми, слышишь?
– Джек… Джек! – лишь теперь, робко и испуганно, осмелилась подать голос Эрнеста – на мгновение ей показалось, что юноша уже мертв. Джек медленно, с трудом поднял голову, взглянул в глаза отцу, как мог, выпрямившись всем своим худым, дрожащим, истерзанным телом, но ничего не сказал.
– Молчишь, значит? Не станешь раскаиваться? Тогда я удваиваю наказание! – возвысил голос капитан Рэдфорд под рев толпы, в котором смешались как одобрительные, так и недовольные выкрики, хотя вмешиваться в происходящее не стал никто. Юноша упорно молчал. – В последний раз предлагаю…
– Пошел ты… – сплюнув кровь, вдруг еле слышно проговорил Джек. Его затуманенный взгляд остановился на одном лишь отце, став почти болезненно пристальным. – Убийца…
Вся кровь отхлынула от лица капитана Рэдфорда.
– Так ты, значит, да?! Вот тебе! – взревел он, уже безо всякого счета раз за разом опуская кнут на окровавленную спину сына. – Удвою! Утрою!! Учетверю!!! Я т–тебя переупрямлю…
– Мистер Рэдфорд, стойте! Наказание окончено! Окончено! Вы же сами сказали!.. – охваченная жалостью настолько, что она пересилила в ней даже страх, закричала Эрнеста, бросившись вперед раньше, чем кто-то успел ее остановить. Ее крохотного тела не хватило бы даже на то, чтобы загородить Джека, поэтому она просто упала на землю, обнимая колени капитана Рэдфорда.
– Пожалуйста… Пожалуйста, хватит! – взмолилась она.
Мужчина действительно на мгновение приостановил расправу – возможно, не столько из–за ее слов, сколько потому, что повисшая на нем девочка мешала делать столь удобный шаг назад перед каждым новым ударом. Держа кнут в правой руке, левой он грубо вздернул ее лицо за подбородок вверх и прохрипел:
– Прочь с дороги! Никто не смеет мешать вершиться правосудию!
– Правосудие совершено. Вы сами вынесли приговор, – сама не зная, откуда в ней взялась смелость отвечать, прошептала девочка. Глядя прямо на страшную гримасу, перекосившую склонившееся на ней лицо, она продолжила: – Сто ударов кнутом. Приговор приведен в исполнение. Отпустите Джека!
– Приговор будет приведен в исполнение, когда я скажу об этом! Я и есть правосудие! – выкрикнул капитан Рэдфорд. Эрнеста замотала головой. – Уйди с дороги, неразумная девчонка! Если бы твой отец узнал о твоей глупости, ему было бы стыдно!..
– Мой отец говорит, что наказание не может быть больше преступления, – еле слышно промолвила девочка. Поднявшись с колен, она шагнула назад, закрывая собой Джека. – Вы добрый, с…праведливый человек. В…все пираты… ува…жают вас, – Эрнеста чувствовала, что вот–вот разрыдается, и изо всех сил старалась говорить четко и внятно, игнорируя подступившие к горлу слезы. – Поэтому в…вы не… станете… по собственному желанию… нарушать закон.
– Вот как? – зловеще усмехнулся капитан Рэдфорд, и от выражения его лица у Эрнесты мороз пошел по коже: она, наконец, поняла, что ей не остановить этого человека. Не уговорить, не задобрить, не испугать – потому что он не остановится, пока не отомстит за любую, самую мельчайшую обиду, нанесенную ему, и не насытится своим торжеством над побежденными противниками. Все это она могла понять – не тогда, так сейчас, по прошествии многих лет, и даже признать в чем-то справедливым.
Но сына… своего родного сына…
Больше всего ей хотелось бросить все и убежать домой. Спрятаться в теплых, надежных и ласковых объятиях матери, рассказать все отцу и попросить его, такого большого и сильного, заступиться за Джека… но она знала, что это ничего не даст. Никто не станет вмешиваться, даже ее отец, самый справедливый из людей – он тоже не станет защищать чужого сына. Преступника, конечно же, совершившего нечто настолько отвратительное, что даже родной отец предпочел стать ему не защитником, а судьей и палачом.
– Я не уйду, – упрямо проговорила она, размазывая по щекам предательские слезы. Капитан Рэдфорд поднял кнут, заколебавшись, опустил его, затем, похоже, разозлившись на себя за эту секундную слабость, с силой хлестнул им по воздуху всего в паре дюймов от плеча Эрнесты. Она ахнула, отшатнувшись в сторону, но тут же опять встала между ним и Джеком, звонко, отчаянно повторив: – Не уйду!..
Острая боль обожгла запястье, словно вокруг него не обмоталась кожаная полоса, а сомкнулись раскаленные металлические тиски. Она даже не успела закричать – а потом уже просто вцепилась в руку рядом с мгновенно вспухшим рубцом, пытаясь не издать ни звука.
– …держите ее! Пусть смотрит! – как сквозь толстое одеяло, донесся до нее голос капитана Рэдфорда. Чужие широкие ладони сразу же впились в ее плечи, запястья, а тот, сутулый, который раньше вел счет, обеими руками взял ее за подбородок и затылок, не позволяя отвернуться. Когда снова раздался свист кнута и глухие стоны Джека, все равно невыносимо отчетливо различимые на фоне одобрительного рева толпы, девочка зажмурилась, захлебываясь слезами.
Все закончилось как-то слишком быстро – и одновременно исчезли державшие ее руки; вокруг воцарилась странная, оглушительная тишина. Эрнеста несмело дернулась, обхватив себя руками, и распахнула полные слез глаза, с трудом веря в то, что такое возможно.
