– С Джеком все будет хорошо?
– Будет, будет, внученька. Раз ты пришла, значит, точно будет, – ободряюще кивнул ей Рэндалл. – Ему бы только первые два дня пережить – коли в них Богу душу не отдаст, там уж его никакая сила убить не сможет…
– Рэндалл, Рэндалл, ну вот что ты говоришь? – хрипло, устало оборвал его отец. – У парня жар, вся спина до мяса разорвана, мы еле опиумом его отходили, а ночью… Эрнеста, ты-то что здесь делаешь? Иди, миссис Браун уложит тебя спать… Доктор, так что, вы полагаете?..
– Я уже сказал вам… – низко нагибая голову, с почти искренним сожалением пробормотал тот. – Если уже сейчас его едва берет такая доза… увеличивать ее нет смысла, тогда он точно так же умрет… Боюсь, это уже то, что мы зовем dolorem inferens inpulsa
10… Disperatio
11, да.
– Антонио, куда ты? – тревожно вскрикнула мать, так как отец внезапно резко поднялся на ноги и, тяжело и громко ступая, направился вон из комнаты.
– К Джону. Приволоку сюда, пусть видит!.. – в бешенстве рявкнул он, едва не задев ее плечом. Рэндалл с неожиданным проворством оказался рядом с ними:
– Погоди, капитан. Совсем уморить мальца хочешь, что ли? Думаешь, ему в радость будет видеть здесь Джонни? Да и тому время нужно, чтобы все понять. Ты лучше здесь останься, парню сейчас особенно отец какой–никакой нужен, – примирительно посоветовал он. Капитан Антонио выдохнул и сумрачно воззрился на него:
– Да какой я ему отец? Так, прикрыл от Джона пару раз, пока самому не трудно было…
– Ну вот, видишь? Уже больше для него сделал, чем родной отец! – бодро улыбнулся Рэндалл и посоветовал чуть тише: – Докторишку этого убери, ты и сам не меньше него знаешь, и вот еще что: пусть дочь твоя на эту ночь здесь останется.
– Зачем это? – растерялся отец.
– Как это зачем? Дети – они как ангелы Божьи, добро к себе тянут, а зла и не помнят вовсе. Парню-то этого добра и не хватает… Да и ей, поди, нелегко под дверью маяться.
Уговоры были долгими, но в итоге отец сдался и разрешил Эрнесте заночевать в соседней комнате, отделенной тонкой перегородкой. Сам он остался с Джеком, отправив жену спать; Рэндалл тоже разместился поближе к больному. Многострадального доктора, даже не потребовавшего платы за свой визит, отпустили восвояси, и в доме воцарилась тревожная, тягостная тишина.
Эрнеста знала, что по ночам и взрослым, и в особенности детям полагается спать, но, промучившись несколько часов, она босиком, на цыпочках прокралась в соседнюю комнату и встала в дверях.
Единственная свеча светила отвратительно ярко, на подсвечнике неопрятной массой громоздились лимонно–желтые подтеки воска; воздух был наполнен какой-то неприятной смесью разных трав и отваров; с постели, стоявшей в тени, слышалось хриплое, неровное дыхание, перемежавшееся короткими стонами – Эрнесте, знавшей о том, насколько Джек обычно нечувствителен к боли, при этих звуках стоило большого усилия над собой не заплакать. Отец, в домашней рубахе, с обнаженной грудью, как раз менявший завернутый в полотенце лед на лбу юноши, и растиравший что-то в ступке Рэндалл одновременно обернулись к ней.
– Папа, – стараясь говорить твердо, вымолвила Эрнеста. – Папочка, как он?
Мгновение капитан Антонио колебался, затем устало покачал головой:
– Лучше иди спать, дочка. Не знаю, сколько еще он продержится… Не нужно тебе это видеть.
– Не слушай его, внученька, – ласково улыбнулся Рэндалл. – Вот увидишь, все обойдется. Веришь мне?
Эрнеста робко взглянула на него, затем подошла к кровати и шепотом попросила:
– Можно мне остаться?
– Еще чего… – начал было отец, но она с жаром, хотя и по–прежнему тихо, перебила его:
– Папочка, дедушка! Если вы против, то я уйду. Но, пожалуйста, дайте мне… Я очень прошу. Папа, – прибавила девочка умоляюще, и капитан Антонио сдался:
– Пожалуй, хуже уже все равно не будет. Оставайся.
Джек был неимоверно горячий и весь мокрый, хотя его и укрыли лишь тонкой льняной простыней. Подушка под его головой вся промокла не то от растаявшего льда, не то от пота. На спину, хоть та и была намазана мазями столь густо, что страшные рубцы оказалось невозможным разглядеть, Эрнеста смотреть побоялась. Немного повозившись, она заползла под простыню, прижалась щекой к плечу Джека, вложила в его руку свою крохотную ладошку и спустя минуту уже спала по–детски крепким сном.
Утро встретило ее спросонья еще неразборчивым, но необычайно взволнованным голосом отца, послышался радостный вскрик матери. Повернув разметавшуюся кудрявую голову, Эрнеста увидела Джека. Тот все еще неподвижно лежал на кровати, но глаза его были открыты и смотрели вполне осмысленно:
– Привет. Ты чего тут делаешь?
– Ничего, я так… – она даже не сразу поняла, что плачет, все еще крепко держась за его руку.
Джек поправлялся, хотя и медленно и мучительно. Отец с Рэндаллом вливали в него множество самых разнообразных настоев, из–за чего он почти все время спал – и это было даже к лучшему, потому что во сне он не так страдал от боли в изуродованной спине. Эрнеста, которую после случившегося чуда – иначе в их доме и не говорили – теперь беспрепятственно пускали к нему, захватив два выданных ей отцом географических атласа, бумагу для копирования и большую карту звездного неба, почти поселилась в комнате, где лежал ее друг. Когда он не спал, девочка показывала ему получившиеся работы, рассказывала известные ей истории о великих пиратах прошлого или даже уговаривала отца поговорить с Джеком об особенно интересовавшем его раньше Джеймсе Флинте. О капитане Рэдфорде и о случившемся не было произнесено ни слова – лишь один раз угощавшая детей своей изумительной выпечкой мама, увидев, с каким удивлением юноша посмотрел на пышный кекс с изюмом, еле слышно пробормотала: «Что за изверг…». Эрнеста испуганно дернулась при этих словах, но Джек ничего не сказал – он вообще очень мало говорил с того момента, как очнулся, и это было по–настоящему страшно. Но не страшнее того, что случилось на четвертый день.
Они как раз завтракали – Джек, полулежа в кровати, Эрнеста с матерью – за придвинутым к окну столиком, а уже насытившийся отец рассказывал что-то смешное, когда с улицы послышались крики:
– Антонио, я знаю, что ты слышишь!.. Он мой сын! Я имею право знать, что с ним!! Вели своим холуям пропустить меня, не то я буду кричать отсюда!.. Отвори, Антонио!!!
– Я его убью сейчас! – выкрикнул отец, вскакивая на ноги, но Эрнеста уже едва слышала его – она не могла отвести взгляда от совершенно белого, полного какого-то животного, обреченного ужаса лица Джека. Мама, тоже заметив это, бросилась к нему:
– Ну, ну, тише, милый! Антонио все уладит, вот увидишь. Твой отец даже не зайдет сюда.
– Пожалуйста… Пожалуйста, я не хочу его видеть!.. – стиснув ее руку до боли, впервые за все время взмолился Джек. Вжавшись грудью и лицом в подушку, он как-то странно и отчаянно мотал головой, словно пытаясь заглушить доносящиеся с улицы крики:
