— Мне придется заложить часы, — сказал я. — Нам лучше всего выбраться отсюда и поискать подходящего еврея.
— Это займет слишком много времени и будет слишком опасно. — Джейкоб Микс порылся в брюках и вытащил что-то, завернутое в подол рубашки. Это оказалась десятидолларовая банкнота, которой он взмахнул так, как будто обнаружил алмаз Кохинур
[35]. — Я возьму часы в залог.
Я заметил, что в ломбарде получу гораздо больше.
— Возможно, но ты не в ломбарде и у тебя нет времени искать ломбард, — ответил мистер Микс и добавил: — Кроме того, я пока останусь с тобой. Я верну свои десять долларов, я не сомневаюсь.
— В ближайшее время, — пообещал я. — Ты мудро сделал, что доверился мне, Джейкоб Микс.
С этими словами я согласился на обмен.
— Сначала нужно сесть на паром. — Он повел меня зигзагами между штабелями грузов. — А потом найти аптеку. Нам надо привести тебя в порядок, парень, если ты хочешь произвести хорошее впечатление на свою девочку.
Внезапно я понял, как выгляжу со стороны.
Мне нужна новая обувь, — сказал я. — И какие-нибудь цветы. И, наверное, другой костюм и рубашка.
— У тебя есть мои последние десять долларов, — отозвался Джейкоб Микс. — Как ты их потратишь, мистер, это твое дело. Но больше денег нет. — К тому времени мы уже ползли вдоль пристани, медлительная грязная река катила свои воды под нами. — Подними вон ту доску. За другой конец.
Микс взялся за ближний край доски; мы подхватили ее и двинулись вперед по открытому пространству пристани к позеленевшей ограде, за которой качался на волнах маленький крепкий паром, его пассажиры друг за другом поднимались на борт. Когда мы приблизились к концу очереди, то положили доску и присоединились к рабочим, которые платили три цента у турникета, прежде чем сесть на паром. Я немного нервничал, доставая недавно добытую десятидолларовую банкноту, и мистер Микс, казалось, ожидал этого, потому что выступил вперед, когда очередь дошла до нас, и протянул кассиру шесть центов.
— Смотрите, держитесь в задней части парома, — скомандовал продавец билетов, когда мы ступили на трап.
Он думал, что мы бродяги, и не хотел, чтобы мы тревожили почтенных пассажиров. Спорить с ним было бесполезно, как заметил мне Джейкоб Микс. Пусть думает, что хочет. По крайней мере, в таком случае он не станет беспокоиться и злиться. Мне этот совет показался вполне осмысленным. В конце концов, подобные истины я усвоил во время большевистской войны.
Липкая пелена поднималась над свинцовой водой, и далекий берег был смутно различим. Я бросил взгляд на несколько огромных силуэтов, возносившихся в клубах тумана подобно ледяным великанам из славянского эпоса. Звуки невидимых кораблей казались печальными голосами, полными сожаления о падении сверхъестественной силы. В ответ раздавался высокий тревожный вой паромной сирены. Потом постепенно здания начали приобретать знакомые очертания: изящные башни «Вулворта» и международного телеграфа, такие легендарные отели, как изысканный «Шерри-Нидерланд» или классический «Савой-плаза»! Живые памятники американской предприимчивости Хекшер и Флэтайрон, Штраус, Парамаунт и Юнион-траст!
[36] В этой роскошной смеси готического и неоегипетского стиля был весь Нью-Йорк! Величественная и почти нежная красота знаменитых «небоскребов» открылась мне снова, когда солнце сожгло последние остатки тумана, явив миллионы сверкающих окон города! Пылающий гранит и мрамор его башен возносились в небеса — прекрасная, вдохновляющая дань новейшим футуристическим архитектурным идеям. Таков был совершенный город в чудесные дни — до того как силы Карфагена выползли из своих подвалов и заполонили улицы, до того как он стал столицей полукровок, коверкающих все языки. Воистину плавильный котел!
[37] Я называю его котлом ведьм, в котором пузырится едкое варево, доколе не появится оттуда яд достаточно сильный, чтобы угрожать погибелью всему прекрасному, благородному и человечному. Но в то утро, сверкая серебряной чистотой, передо мной предстал Нью-Йорк, который, казалось, мог только сделаться еще изумительнее, еще красивее. Конечно, я был оптимистом. Маленький паром вез меня прямо к возлюбленной. Мои приключения могли только придать особую пикантность нашему воссоединению. Я в самом деле чувствовал, что заслужил предстоящее счастье.
Утреннее солнце согревало мою кожу, пока я с восхищением смотрел на большие лайнеры, стоявшие у пирсов по правую сторону от парома, — так много замкнутых городов, построенных, чтобы преодолеть огромные силы природы, которые управляли Атлантикой, построенных, чтобы их пассажиры не заметили трудностей путешествия, не заметили, что остались позади уютные комнаты в Кенсингтоне или на Пятой авеню. Эти лайнеры теперь вздымались над нами, словно памятники цивилизации и инженерному искусству. Я сказал об этом Джейкобу Миксу, но негр был погружен в свои мысли.
— Я всегда хотел побывать в Африке. — Он не обращал внимания на этих монстров, так же как они не обращали внимания на нас. — Просто чтобы посмотреть, на что она похожа, понимаешь?
— Тебе сначала придется поехать в Европу, — я счел своим долгом описать ему положение дел, — а потом, возможно, в Марселе найти корабль до Танжера.
— Марсель, похоже, лучший вариант, — согласился он.
Мистер Микс прочитал очень много книг о путешествиях и мемуаров, и места, которые я посещал, были знакомы ему почти так же хорошо, как и мне. В его глубоко чуждом разуме таились стремления, столь же важные для него, сколь мои для меня. Я признал это, и взаимное признание связало нас особым образом. Думаю, что он стал считать меня кем-то вроде духовного гида, интеллектуального наставника, способного помочь ему достичь смутных целей, к которым он так отчаянно стремился. Подозреваю, мистеру Миксу было известно, что он не отличается высокими умственными способностями и подобающим социальным положением и потому не сумеет достичь этих целей самостоятельно; таким образом, присоединившись ко мне, он мог увидеть тот мир и общество, что до сих пор его отвергали. В свою очередь, я испытывал сильнейшее чувство, которое не могу назвать иначе, нежели отеческим. Хотя, вероятно, я был на пару лет моложе негра, но поддался желанию позаботиться о нем. Возможно, мистера Микса заставило присоединиться ко мне опять же признание — на сей раз нашей общей принадлежности к роду человеческому. Я никогда не узнаю этого наверняка. Пока паром стоял в доке возле скрытых в дыму строений и мерцающих машин Челси Пирс
[38], я почти равнодушно посмотрел на средних размеров двухтрубный корабль, который бросил якорь в нескольких сотнях ярдов от нас и еще шипел и гудел после недавней остановки. И лишь тогда, когда паром повернул на пару градусов, чтобы подойти к причалу, я понял, что читаю название корабля, выведенное большими черными буквами на белом борту, — «Икозиум», Генуя. Это был корабль Эсме! Мне требовалось только спуститься по трапу и пройти по пирсу туда, где ожидало судно. И тут меня потрясла ирония происходящего. Я не мог предстать перед возлюбленной в таком виде. За причалом парома я заметил ряды зданий; из-за ограды мне удалось разглядеть несколько неряшливых витрин. Там я наверняка смогу отыскать ботинки и если не цветы, то по крайней мере какие-то сладости. Мне снова повезло. Когда мы с Джейкобом Миксом вышли на оживленную улицу, то увидели яркое пятно — цветочный киоск. Цветочница, конечно, воспользовалась ситуацией в своих интересах. К удивлению мистера Микса, я потратил пять долларов на большой смешанный букет, который вручил ему, попросив подержать; на другой стороне улицы я увидел вывеску магазина «Качественная одежда», где черные костюмы висели рядами, словно тела казненных преступников. Я стал сильнее хромать с тех пор, когда прекратилось действие кокаина, но принимать новую порцию у всех на виду мне показалось нецелесообразным. Мистер Микс следовал за мной, держа в руках цветы; он заявил, что начинает подозревать, будто внезапные перемены вскружили мне голову. Это предположение могло оскорбить меня, если бы я не понял, что так мистер Микс выражает заботу. Мой пиджак и брюки были ужасно изорваны, но рубашка и жилет еще могли послужить до тех пор, пока я не доберусь до телеграфа и не получу деньги. Я был уверен, что Эсме так обрадуется, увидев меня, что вряд ли обратит внимание на состояние моего костюма. Однако я не хотел встречать ее так — пропитанный зловонием вагона для перевозки скота, покрытый грязью железной дороги. Я вошел в магазин одежды, а мистер Микс остался ждать меня снаружи, изучая ботинки и туфли на стойках; чрезмерно подозрительный старый еврей, который управлял магазином, постарался, чтобы там не было парных вещей.
